18.03.2007 в 18:49

Пишет  Mademoiselle IRONic:

А вы пишите письма? Настоящие.. чернилами.. на плотной бумаге...?) Нет? А я вот иногда пишу... когда кофе пью и мне хочется сказать что-то доброе любимым людям - пишу) А потом сама опускаю в их почтовые ящики....

Года два назад у меня был молодой человек...

раз в неделю он писал мне такие письма.

Иногда вкладывал в конверт смешные фотографии...

и это всегда было очень приятно..

Может мы будем чаще писать письма?)

@темы: Сорочье гнездо, галерея

---

07.06.2007 в 21:27

Пишет  Mademoiselle IRONic:

Забавное время - лето. Все бегают друг к другу мыться.

Ле. То. Есть в этом что-то легкое, невесомое. Не заметишь, как наступило… полетело желтой бабочкой-лимонницей, пропорхнуло, присело тут, попробовало сладкий нектар там… и растворилось. Осыпалось желтыми листьями на серый асфальт.



Странное время. Вроде есть оно, а пройдет - и не поймешь. То ли сон, то ли просто что-то горячее, будто уголек, в душе теплится.



Лето. Зеленое и желтое. Немного синего и белого. Что-то горячее, сочное, яркое, светлое… Не люблю я лето. Оно такое прекрасное и мимолетное. Оно слепящее блестящее, душное и…эфемерное. Оно проникает повсюду. Белым лучом сквозь штору тянется к только проснувшимся глазам, сытой мухой летает над вазочкой с мороженым, тополиным пухом лезет в рот, в сумочку и кричит звонким детским голосом: «Я тут! Тебе весело?»



Я восхищаюсь его детской непосредственностью. Восхищаюсь ночными ливнями, когда идешь босиком по горячему асфальту в мокрой футболке. Улыбаешься, ловишь губами капли, а над тобой молнии, гром. Шумят листья. Хочется упасть на газон, зарыться в черную землю и смотреть до бесконечности в небо!



Я восхищаюсь летним зноем. Я восхищаюсь солнцем. Я восхищаюсь запахом вишни на балконе. Я восхищаюсь его историями. Но не люблю. Как Дениса…



Я люблю осень. Она совсем другая. Немного грустная. Спокойная. Сдержанная. И в то же время нежная, хрупкая. Она тихо пройдет босыми ступнями по улицам. Отряхнет свежим дождем пыль с листьев. А они сорвутся и полетят вслед за нею, не в силах противостоять очарованию. Потом она тихо постучится в дверь и войдет. Выпьет чашечку черного чая Лапсанг Сушонг и оставит на губах легкий привкус горящего костра. У осени есть душа.. не знаю, как с душой обстоят дела у других времен года. У осени она есть. Тротуары багряные за завесой дождя, запахи пряные… черные вороны на желтом ковре и графичные силуэты уснувших деревьев на фоне сребристого неба… Кому-то покажется, что осень - печальная плакса, но это не так. У нее отменное чувство юмора. Она может обрызгать вас водой из лужи с ног до головы, швырнуть в лицо листья, взлохматить волосы и потом громко-громко смеяться над вашими неуклюжими телодвижениями… Я люблю ее. Как.... Мак….тссс…… )

@темы: комірчина, Із зошита, що потрапив у зливу, МАГІЧНИЙ ТЕАТР ТІЛЬКИ ДЛЯ БОЖЕВІЛЬНИХ, Сорочье гнездо

---

Insomnia on the brink of insanity

I'm all tatters, worn thin grey threads, wound around crooked black twigs.
the wind caresses me, and tears me apart.
My sweety, your stroke is gentleness of the knife, and kiss of razor to my veins, and all hot embraces of Freddy, embroidery of black and blue, fine piece of impressionism - do me in sharp strokes, add more red, discover all the hues of the ruby that I must be hiding inside the white wardrobe...
I dance to your music, to the beat of your strokes - the sweetest dance of shivers and trembles, twists and winces. Contemporary contraction you are bound to call the style.
I dance to the will of your fingers, and sing shrieks and yelps to balm your heart in pandemonium

@темы: Із зошита, що потрапив у зливу, МАГІЧНИЙ ТЕАТР ТІЛЬКИ ДЛЯ БОЖЕВІЛЬНИХ, архив

---

15.06.2007 в 16:28

Пишет  Mademoiselle IRONic:

Новый день надо Встречать. Встречать и говорить ему "Здравствуй!" Тогда он улыбнется тебе в ответ и поведет под руку вперед. И все будет чертовски легко и понятно. Надо открыть глаза и сказать ему, как самому любимому человек "Доброе утро! Как хорошо, что ты пришел!" И тогда он нежно потреплет тебя по волосам, пощекочет пятки и пойдет ждать на кухню.



Сегодня у меня с новым днем было романтическое утро. К сожалению, не знаю, как его зовут. Может быть, 8 июня 2007 года, а может и нет. Я сидела на балконе, свесив ноги за подоконник, в розовом пижамном платье и белых гольфах . Смотрела на пустую темную улицу внизу, курила вишневые сигаретки, слушала Яна Тирсена и пила Мартини.



От выпитого кружилась голова. Поэтому периодически казалось, что земля дышит вместе со мной, покачивается, словно волны. Казалось, что деревья танцуют фламенко. А фонари галантно кланяются откуда-то снизу. Небо было темно-темно синее, но иногда по нему прокатывался изумрудные всполохи. Хотелось прыгнуть из окна и полететь над всем этим ночным великолепием. Рояль Тирсена мурлыкал что-то нежное на ухо... и тут где-то за прозрачными дальними домами показался Он, Новый день. Небо побледнело, потянулось и озарилось тонкой золотой полоской где-то на горизонте. А потом все заискрилось, и нежное утреннее солнышко обняло своими лучами... Чуть не упала с подоконника от нахлынувших эмоций. От этой немыслимой красоты и удивительного чувства покоя. Откинулась назад...прислонилась к оконной раме и наслаждалась запахом вишен... "А все-таки жизнь - чудесная штука" - прозвенело где-то над ухом. Слезы высохли, и Новый день присел рядом....

@темы: Із зошита, що потрапив у зливу, МАГІЧНИЙ ТЕАТР ТІЛЬКИ ДЛЯ БОЖЕВІЛЬНИХ, Сорочье гнездо, галерея

---

18.01.2008 в 22:46

Пишет  Mademoiselle IRONic:

Больно ли деревьям, когда каждую осень с них разноцветным пеплом осыпаются мертвые листья?...

Больно ли гусеницам, превращающимся из неуклюжего создания в ярких бабочек?....

Больно ли семени, пробивающему нежным сочным ростком твердую землю городских джунглей?...

Не знаю. Со стороны кажется, что нет. Это же растения и животные. Они не чувствуют. У них нет души, сердца. А кто знает?.. Больно ли цветку, когда вы на него наступаете, наслажаясь красотой пейзажа?
Хаха.. Да нам без разницы. Глобальное мышление.. какое дело до цветка.. двух... сотни! Эгоцентрическое самолюбование... Самовлюбленная меланхолия... Осознание (и убеждение всех вокруг в) собственной Значимости - вот сверхцель и сверхзадача. Зато, когда этой самоцели наступают на хвост, мы начинаем верещать, как мартовские кошки.

Кто дал человеку свободу слова??? Пожалуй это был самый большой промах Эволюции.

Хотя мы так похожи на деревья...

Когда в душе наступает осень.. разноцветные приятели яркими фантиками осыпаются под стол. И ты остаешься один на один с чашкой горького кофе. И в душе как-то пусто... холодно... как будто все выскребли специальной ложкой для мороженого. Но ты выскребаешь еще и еще. Потому что жить дальше с этим перемороженным месивом не можешь. Но примерзло так, что отдирается с кровью. Больно... очень больно.

Но когда-нибудь наступит весна.

И весь это лед непонятного вкуса растает. Сотрется солеными дождями... и исчезнет из жизни.

Но как же больно сейчас. Наверное так же больно деревьям....

@темы: Із зошита, що потрапив у зливу, МАГІЧНИЙ ТЕАТР ТІЛЬКИ ДЛЯ БОЖЕВІЛЬНИХ, Сорочье гнездо

---

Как вы думаете, на что похож загробный мир?
гиенна огненная? поле асфоделей? ледяной Нифльхейм?
зачем он?
Чтобы душа отстирывала пятна со своих белых одежд?
и чему соразмеримо наказание, если оно есть?
Почему убийца, раскаявшийся на смертном одре, может получить прощение? А детская душа будет обречена на муки за то, что "...Чи я знала, ще сповита, що тая цариця - лютий ворог України, голодна вовчиця?", за неведение, за неумение распознать врага/ онтологическое значение казалось бы мирского события?

Осень. "Облетает наша память, наши мысли,/ наши смыслы,/ наши листья и другой ненужный хлам" (с)

Если кому-то захочется поддержать разговор, буду рада.

Комментарии по типу "выпей йаду", "псих", "пора лечиться", "не ... моцк" и прочее можете оставить при себе. Ибо.
1. никто вас не заставляет это читать. 2. не вам здесь жить - не засоряйте пространство. 3. ЭТО НЕ ОТВЕТ.

(фотография взята из сообщества NECROPOLIS: кладбища мира. К сожалению, не помню, чья точно)

@музыка: Bathory, Ring of gold

@настроение: insomnia on the brink of insanity

@темы: МАГІЧНИЙ ТЕАТР ТІЛЬКИ ДЛЯ БОЖЕВІЛЬНИХ, галерея

---

Dolls - a world behind the glass

Derriere les fenetres, j'envie des mondes qui resemblent songes...


(французькою не займалася дуже давно. хто помітить помилки, буду вдячна за будь-які зауваження)

(Київ. Червоноармійська. Фотка крізь скло магазину)

@музыка: Mylene Farmer, Derriere les fenetres

@темы: галерея

---

Поход за Сокровищем (Украина, 2008)

Несколько фоток. Вдруг кто-то, как и я, искал.
(эльфы Ривендейла на построении. Стяг красивый + случайно встретила подругу)
Кузнец, привратник... и жнец, и боец, и на дуде игрец. Позитифф, в общем.

Зеленолесье ночью


Продолжение в комментах. Enjoy!

@темы: світлини

---

Dolls

arcadiadolls.deviantart.com/gallery/?offset=0

@темы: ссылки, МАГІЧНИЙ ТЕАТР ТІЛЬКИ ДЛЯ БОЖЕВІЛЬНИХ, галерея

---

13 жовтня 2008 року. Один рік і один день.

@темы: щоденники, Із зошита, що потрапив у зливу, галерея

---

У пошуках утраченого часу, ou la Marguerite contemporaine

Київ, Андріївський узвіз
Маргарита на порубіжжі світів





(с) Ждан
11 жовтня ... року

@темы: МАГІЧНИЙ ТЕАТР ТІЛЬКИ ДЛЯ БОЖЕВІЛЬНИХ, світлини, У пошуках утраченого часу, Місто

---

Кнайпа "Атляс" (Львів, площа Ринок 45, міжвоєнний період)

Приписи, які уклав сам господар (пан Едзьо Терлерський) [за книгою "Кнайпи Львова" Юрія Винничука]
1. Гості, які випадково чи помилково платять готівкою, мають стовідсоткову знижку.
2. Кредит відкрито для всіх без обмежень, аж поки господар його не відмінить.
3. Після вімови в кредиті страви та напої будуть подаватися лише в заставу (годинник, пальто - необов'язково своє власне)
4. Господао охоче робить гостям позички: з повертанням - до 1000 зол., безповоротно - до 50 зол.
5. Тарілок, склянок та крісел уживати як аргументу своїх політичних або релігійних переконань не дозволяється.
6. Гостям забороняється забирати додому ножі та виделка, а якщо вже це конче, то не більше одної пари на місяць.
7. Менше ніж одно мале, а більше ніж сорок дев'ть пити не можна (мається на увазі пиво).
8. Певна кількість спожитого алкоголю уповноважує господаря до безкоштовної доставки гостя додому.
9. Якщо гість залишається в закладі понад годину, фірма відповідає за його зуби, капелюх, торбу, паличку і, звичайно, коханку.
10. Гість у стані знервування може господаря потовкти (в межах легкого ушкодження тіла), при цьому господар не має права оборони чи реваншу.
11. Стріляти з револьвера в льокалі дозволяється лише тим, хто має дозвіл на зброю, але за однієї умови, що попередить говїсподаря про свій намір, оскільки ціни на мило зросли.
12. У випадку поганої обслуги просимо гостей мати терпіння: чекати, їсти, пити, покидати заклад без авантури і без оплати.
13. Цього параграфу в приписках нема, бо тринадцятка, як відомо, завше була і є феральна (невезуча).
14. Ставлення до бабці кльозетової має бути платне і чемне, без пропозицій.
15. Для гостей, що не мають відваги скористатися з кредиту, рекомендується здійснити це на час виїзду пана господаря до закордонних санаторіїв з метою полокання нирок і ніг.
16. Провокація до вмикання грамофону підлягає карі від 20 до 100 зл.17. Усім гостям, що харчуються в льокалі, рекомендується записатися до Товариства Доброї Смерті і застрахуватися.
18. Господареві, хоч він і володіє всіма мовами Галичини, дозволяється ромовляти по-своєму.
19. Іменини господаря припадають на наступні дні: святих - Едварда, Лазаря, Баторія, Мехля і Всіх Святих. Можна спробувати також в інші дні - може, комусь щось і перепаде.
20. За прозивання льокалю мордовнею господар без застережень подає до суду.
Треба сказати, що ці приписи викликали пародійні варіяції, які ходили по руках:
"Прохання до пияків не ср..и у фортеп'ян, бо коло него стоїт фігус і може засохнути".

"Просимо кавалєрів не викидати через вікно кондомків, бо там пасуться гуси і можуть ся вдавити" і т.д.

@темы: кава з перцем, У пошуках утраченого часу, Місто

---

Последний бенефис старой истории

"Зів'ялі квіти викидають" (с Ірен Роздобудько). А что делать со старыми историями 3й свежести (2006 года выпуска)?

Ария, Возьми мое сердце

блукаюча блискавка
зустріла липу
зупинилася зігріти одиноку...
Борис Дабо-Ніколаєв

Ария
ВОЗЬМИ МОЕ СЕРДЦЕ
Слепая ночь легла у ног
И не пускает за порог.
Брожу по дому, как во сне,
Но мне покоя нет нигде.
Тупая боль пробьет висок –
И пальцы лягут на курок,
А в зеркалах качнется призрак. Призрак любви.
Припев:
Возьми мое сердце!
Возьми мою душу!
Я так одинок в этот час, что хочу умереть.
Мне некуда деться.
Свой мир я разрушил.
По мне плачет только свеча на холодной заре.
Ты умерла в дождливый день.
И тени плыли по воде.
Я смерть увидел в первый раз,
Ее величие и грязь.
В твоих глазах застыла боль –
Я разделю ее с тобой.
А в зеркалах качнется призрак. Призрак любви.
Припев.
Я слышу утренний колокол:
Он славит праздник
И сыплет медью и золотом.
Ты теперь в царстве вечного сна.
Я слышу утренний колокол:
Он бесов дразнит,
И звоном небо расколото.
На земле я люблю лишь тебя!
Возьми мое сердце…

В этой части так же использованы мотивы из песен Арии «Закат» и «Пытка тишиной». Большое спасибо.
А также темы Лады Лузиной, А. Г. Парфеновой и отрывки стихов Н. Первухиной и М. Семеновой. Без них это было бы невозможным…

Дорога.
Капли душистого персикового сока. Роскошное лукавое золото течет сквозь пальцы, ускользает, опаляя огнем, желанием, сладкими обещаниями. Каплями крови срывается с пальцев, уходит в песок. Не удержать. Скольких уже не удержали? Не спасли? Обманули? Разрываются объятия, оставляя затихающий жар и клятву вернуться.
Течет пурпурная река, уносит песчинки людей в закат.
Это последние лучи солнца. Земля упивается ими, захлебывается, не может насытиться, умрет, если они не вернутся утром. Щемящая последняя ласка перед долгой разлукой на крыльях серой птицы с пугающими, обманчивыми, жадными глазами мрака и холодной чернильной кровью.
Но это потом, а пока солнце и земля еще цепляются друг за друга. Нежность? Страсть? Смертельная хватка врага? Разрываются объятия, щедро одаряя землю золотом и кровью.
Дорога на закат. Красиво…
Последние лучи солнца на моих губах, на гребне облаков, на стекле авто, на ленте дороги, в глазах моего спутника – горько-сладкое золото. Мускат. Разливается по телу благодатным теплом. Играет яркими красками и полутонами. Красиво!!!!!!! Ауте , как красиво! И я пьяна этой красотой. И я жадно впитываю последние капли. И я не могу остановиться. И я теряю голову. И я счастлива.
Пьяна и счастлива. [Как же я нуждалась в этом чистом тепле, в чуть терпкой влаге на губах, в свежих красках! После серости и пресноты Бездорожья. После влажных (и холодных, боги, каких холодных!) поцелуев Тедди Беа . Может, хоть это солнце согреет ледяное тело и укрытую снегом душу той, что умерла? Может…]
Это все беспросветность и облезлые краски Бездорожья и мое одиночество, с застывшей улыбкой и тоской в глазах, среди стольких друзей. Это все усыпанная золотыми звездами дорога в Калифорнию. Это просто солнечный мускат плещется в моей голове и в его глазах. Они ударили мне в голову.
Позволяю себе плыть в обжигающих золотистых волнах, алых сполохах, его медовых глазах… Не думать. Не бояться. Не защищаться от золотого горячего цунами. Стать лишь еще одной щепкой в руках волны, лишь еще одной каплей в безумном море.
Пьяна и счастлива…
Может, он тоже был пьян. Может, он прочитал призыв в моей безумной улыбке. Может, тоже искал выход из Безнадега.ru…
…Да, искал… Пытка тишиной и пустотой. Тоска, испитая до дна. Пусто. Пусто! Не за что зацепиться, нечем плыть, негде плыть. Это он сам испит. До самого дна. Белой девушкой […Ей так хотелось напиться ощущениями. Живыми. Заполнить красками выхолощенную белизну души]. И брошен ею…
…Беспросветно-пьяные ночи, похмелье по утрам и снова пьяное забытье. В хрущевке с облупившимся, падающим на голову потолком, надтреснутыми чашками в горошек, текущим унитазом, жирными залапанными зеркалами, c матом соседей через тонкие картонные стены, облезлыe стены (и не видно рисунка за слоем грязи. И не видно солнца в окне за слоем пыли. И не увидеть уже солнца…). Рассыпался домик из обрывков бумаги и потрепанных затасканных карт. Потерял самое главное – фундамент – их любовь. А над всем этим застывшее на стене перевернутым распятием время. И нет покоя нигде в разрушенном доме. И это будет вечно…
…Боль. Ему осталась только боль, которая бывает сладкой, но все чаще злой. И дождь, не прекращающийся дождь за окном. И одиночество, без конца-края. Ночь за ночью, день за днем один, а время уходит в никуда. А часы стоят, часы молчат – они умерли. И как старая карга, тихонько и ехидно, смеется тишина над его беспомощностью. Вечер на двоих: жертва и ее неутомимый палач. И из камеры пыток нет выхода. Этот вечер будет длиться вечно!…
…Серая-серая пустыня. Не песок – пепел. Сожженных заживо надежд, мыслей и снов. Феникс сгорает в своем нерастраченном, ненужном – обреченном – огне. Сможет ли воскреснуть?…

Он смотрит на меня горящими глазами. Одна рука на руле, вторая осторожно скользит по щеке, перебирает золотящиеся локоны, замирает на плече, оставляя волны ласкового тепла плескаться во всем теле. Мурлыкнуть и потереться склоненной головой о его руку. Ну? Его быстрый взгляд – косой луч солнца, – робкая просящая улыбка в уголках глаз. Глаз цвета муската… таких теплых… таких нежных… таких… Я хочу, хочу это тепло! Мне так холодно! Согрей меня, Теплоносец! Я хочу… так хочу…
Мы обмениваемся жаркими взглядами. А что если?… А почему бы и нет?
Авто виляет на вираже – и он снова сосредотачивается на дороге. С улыбкой на лице. А я скидываю сандалии, бескомплексно устраиваюсь с ногами в уютном сидении, повернувшись к нему спиной, и кладу голову на высунутые в окно руки. Взгляд скользит по бескрайнему полю за гранью трассы, облитому пряным солнечным светом. Его рука лежит на моей спине, чуткие пальцы выписывают огненные колдовские узоры, и мои глаза наливаются пьяным мускатным золотом. Когда-то они были серыми… были… Были?…
………
Вечер. Разливает по миру акварельные краски. Кляксы синего, лилового, серого, кремового на голубом шелке. Небо… Красиво…
Сижу у костра в кольце его нежных рук, качаю пиалу в лодочке ладоней, наслаждаюсь чувством довольства и безопасности, теплом и лаской. Мир все больше полнится серыми красками, над головой уже сплетаются тени снов. Хорошо!
Я поворачиваюсь к своему спутнику, ласково касаюсь золотистой щеки рукой. Даже в своем прекрасном сонном настроении я не могу не понимать, что начатый в авто разговор не окончен. И не могу не замечать тоску, до поры до времени затаившуюся в уголках его глаз, в линии губ, в морщинке на лбу. На землю ложатся серые тени – и серая тень наползает на его лицо. Глаза в глаза. Что за тоска рвет тебе сердце? «Расскажи», – приглашают пальцы, путающиеся в его шелковых волосах.
И он рассказывает. О доме, к которому так стремится и который ждет его за одним из поворотов шоссе. Просторный замок. Среди холмов, где цветут черные розы. Огромный зал, где потолок теряется высоко во тьме. Множество комнат, завешенных серыми шторами и серыми чехлами. Бесконечные коридоры. Над этими стенами властвует сквозняк, тишина и серые тени. Лишь изредка привычный порядок нарушает звонкое эхо шагов одинокого хозяина. Нарушает ли? Неет, вплетается в единую картину звенящей пустоты. И необжитости. Мечется серая тень среди других теней – мечется хозяин раненым зверем (или он пленник этого Дома Тоски?). Мой одинокий спутник. Последний Теплоносец. С подрезанными крыльями. Среди сквозняков тает его тепло, среди густых теней невиден свет.
Только холод, тишина и темнота, только задавленный в глубине души вой. Тупая боль в висках. Тоска! Нет ему там покоя, нет мира в душе. Нет той, кому можно подарить свое тепло, той, которая сделает этот дом живым.
Он заглядывает в глубину моих зрачков, не отпускает.
И дом этот не отпускает его. Ибо это его дом. Его вотчина. Его королевство. Хотя он и считает себя паршивым королем. Ибо там летом расцветают черные розы. Ибо еще теплится огонек. И даже в этом доме еще остались живые углы. Его кабинет (по-настоящему его угол). И зал, в котором пылает огромный камин, окруженный мягкими креслами, в которых так приятно нежится с душистым кофе и сигарой, в особенности когда за окном метель. И его домашняя любимица, черная пантера, которая так любит ложится у ног и охранять покой его сиесты. И преданный дворецкий, который продолжает заботится о своем непутевом мальчике, несмотря на все передряги. А иногда в гости заскакивает его сестра, моя знакомая мне, Светлая Дахо…
Он улыбается, так тепло и беззащитно, вспоминая тех, к кому сейчас возвращается, кто не дают ему «положить пальцы на курок» и покончить со всем одной короткой вспышкой.
Тоска. Тоска ломает линию его тонких губ. Тоска заставляет бежать, куда глаза глядят, бросаться в забытье и – возвращаться назад. Тоска пожирает его на глазах. И хлещет кровь из незаживающей раны. И гаснет, гаснет не раздаренный огонь. И давят на голову стены холодного склепа. И это длится уже тысячу лет.
Если бы кто-то разделил его одиночество… Если бы кто-то принес дыхание жизни в умирающий дом… Если бы кто-то согласился греться в кольце его рук долгими, безумно долгими и темными, зимними ночами. Хранить очаг… Если бы…
Крик в глубине его зрачков… крик, рвущий душу и тело… неслышный крик… Смертельная тоска одиночества ненужности…
Ибо ты должен быть с кем-то. Для кого-то. Нести тепло. Нерастраченный голодный огонь пожирает тебя изнутри. В янтарных глазах пышет жаром лихорадка.
А мне холодно. Ничто не может вернуть мертвому телу живое тепло. А мне некуда идти. И некуда возвращаться. И меня не ждет очаг. Меня никто не ждет. Кроме Хель.
И я – жрица, которой некому служить. Которая не может пройти мимо твоего крика, мимо боли, выворачивающей душу.
И я не могу отказать себе в удовольствии воспользоваться твоим приглашением…
«Можно мне посмотреть твой дом? Можно мне погреться у камина? Можно мне вдохнуть аромат сигар и свежесваренного кофе? Можно погладить феникса в твоем кабинете? Можно держать твои руки в своих? Мне так холодно… Согрей меня… Пожалуйста…»
Ты прижимаешь меня к груди. Я слышу бешеный стук твоего сердца. И крик, наконец, вырывается из заточения.

Возьми мое сердце! Возьми мою душу!
Я так одинок в этот час, что хочу умереть.
Мне некуда деться. Свой мир я разрушил.
По мне плачет только свеча на холодной заре…

Крик бьется в моих висках. Стук крови в твоих (моих? наших???) жилах заполняет сознание. Песня-крик. Песня-вой. Тоска. И я жрица, я не могу отказать тебе. Ибо я не могу позволить погаснуть еще одной свече, упасть еще одной звезде. Ибо я нуждаюсь в твоем тепле. «Хочешь, я разделю твое одиночество? Хочешь, я буду рядом? Хочешь, я буду хранить очаг в твоем доме? Может, твой мир еще не поздно спасти…» Глаза в глаза. Твои – теплое живое дерево. Полированное, согретое ласковым прикосновением, звучащее тело гитары. Расплавленное золото в медовых сотах. Огонь, питающий все живое. Я не могу позволить ему погаснуть… Глаза в глаза. Губы к губам. «Я люблю тебя.» Пьянящий мускат течет по венам. Расцветают огненные цветы за моими веками. [Лайни. Огненные маки. Цветы влюбленных. Обрученных.]. Рвется тихий счастливый вскрик из-за полуоткрытых губ. И тоска отступает. [Надолго ли?!]
…Мы лежим под ночным небом, не размыкая тесного кольца наших рук. В жилах медленно течет огонь. И мускат. Мы лежим. И невыносимо оторваться друг от друга. Мы… Пьяные и счастливые… И тают в ночных тенях последние аккорды песни отчаяния. …Завтра мы вместе приедем в твой замок. Мы вместе… И у меня в ладони мерно бьется твое сердце, горит твое сердце, излучая тепло и свет. А ты спишь. С беззащитной детской улыбкой. Теперь ты спишь спокойно, Амаэль.

…Так что же мне не дает уснуть?! Что помешало мне взять сразу и твою душу? Что заставило просить отсрочку до приезда в замок? Почему песня еще дышит на дне сознания? Что она хочет мне рассказать?!…
Счастливая и пьяная, я отмахиваюсь от странных теней и погружаюсь в ласковое золотое море.
Только на дне моей пиалы, где в воде отражается высокое звездное небо, плавает странный образ. Там, как в зеркале, качается… призрак любви…Нет. Я не хочу портить сомнениями эту прекрасную ночь. Я закрываю глаза.

[…Мои шаги – лишь несколько нот в убаюкивающей мелодии ночной степи. Двое, сплетенные в болезненно тугие объятия, спят. Они не слышат меня. И не видят. И не увидели бы, даже если бы захотели. Я только тень. Я бесплотна. И я ничего не могу сделать с ними. Так что спите спокойно, влюбленные дети! Несчастные дети… Будь милостива к ним, непутевым щенкам своим, Великая Богиня.
Я вглядываюсь в чистые лица с печатью светлых снов, где дети летают выше облаков, смех превращается в бабочек, улыбки – в солнечные лучи. Тишь да гладь. Божья благодать! Но под тонкой пленкой этих снов скрывается что-то далеко не безобидное… Чего боится маленькая рыжая девочка, прячущая лицо в коленях, обхватившая себя слабыми руками, словно это ее последняя, единственная защита? От кого?
От «гляделок» меня отвлекает чаша, лежащая чуть в стороне. Звезды вверху, звезды внизу… В пиале отражается ночное небо. Но что нарушает его безоблачность? Какая тень трепещет в воде? Я поднимаю чашу. Я позволяю тени танцевать на моей ладони.
…Что же меня тревожит? Что мешает отдаться счастью? Может, ощущение, что мы совершаем непоправимую ошибку? Глупость? А как еще это назвать?!
Твое сердце в моих руках. Зачем? Возьми мое сердце, печень и прочие органы! А ты? Не окочуришься без них, жизненно важных? Или ты отдал мне их на временное хранение? А не боишься, что они у меня приживутся или я просто не захочу отдавать назад, из вредности? Или ты свято веришь в мою порядочность и силу бога Хэппи-энда?
…Отдам жизнь в хорошие руки! Вручу себя тебе, как яйко Фаберже, и носись со мной, красавица, пока ноги не отвалятся! Это тень инфантилизма, или как? Переложить ответственность за свою жизнь на первую пробегавшую мимо барышню. А как же взрослость, самостоятельность и самодостаточность? А чувство самосохранения, в конце концов?
Порой возникает искушение преподнести свое сердце любимой на блюдечке с голубой каемочкой. Но что она будет с ним делать? А что ты будешь делать, если любовь-морковь пройдет? Бежать за бывшей любовью, как привязанный? Собачка на поводке, воздушный шарик на ниточке в руках ребенка. «– Дорогая! –кричишь ты, свесив набок язык. –Отдай мне мое сердце! Не томи! – Дорогой! Какое сердце?! Я его уже перепродала (переподарила, в ломбарде заложила, на свалку выкинула и т.д.). Ищи-свищи!» «Дорогая! Отдай мне мою душу! – Нет, дорогой. Она так хорошо вписывается в интерьер моей гостиной: оленьи рога, кабанья морда, твоя душка, медвежья тушка… Просто прелесть!»
Ну и кому это надо?! Рыдания, депрессии, попытки суицида, колючка …
Вообще, что за идиотская потребность всучить себя кому-то, как дешевый китайский коврик?! Одеть ошейник и торжественно вручить возлюбленной поводок. У тебя психология раба или домашнего любимца, слабой бессловесной животины?! Учти, комплекса госпожи у меня нет, как и зоофилии.
Но все мои гневные вопли затихают, так и не достигнув твоих ушей. Неужели ты не видишь иного выхода из Дома Тоски?! Неужели, для того чтобы помочь тебе, я должна принять это сердце, этот воздушный шарик, и трястись, чтобы, “да уберегут грешные магистры” , не лопнул?
А ведь я и отказать-то не могу, глядя, как тоска наполняет твои янтарные глаза. Ведь возьму же... Хотя иногда ноша будет непосильной... Ладно, приспособлю вместо светильника, или обогревателя...
А ведь должна буду нести ответственность за того, кого приручила... Ладно...
Твои янтарные глаза, счастливые и пьяные... Чего же еще они хотят от меня? Сделать обмен равноценным? Взять взамен мою душу?! Я твоя спутница, я могу дать тебе руку, помощь, кров, кусок хлеба, последнюю рубаху, но душа... душа не продается, и не дарится, и не завещается.
Короткая вспышка. Гаснет так же быстро, как и загорается. Таким надежным кажется кольцо твоих рук, такими нежными – губы, такой непоколебимой –любовь. Глаза в глаза. И ты торжественно объявляешь себя моим долгожданным Хранящим.
Но почему я не могу поверить тебе? Почему твои слова кажутся мне легомысленными? Неужели ты готов сказать все, что угодно, не раздумывая, лишь бы я успокоилась? Неужели это всего лишь очередная уловка, как и слова “Я люблю тебя”, лишь бы девушка сдалась на твою милость, как крепость, преданная защитниками за почести, им обещанные? Неужели ты не понимаешь, какую ответственность на себя берешь? И какую возлагаешь на меня? Ведь теперь я – твоя Хранящая. Не борсай слов на ветер – не воротишь!
На губах горит печать нашего договора. И я уже не могу его нарушить. Но что будет, если однажды ты решишь уйти?
Но и этот крик тает в моем мозгу, прежде чем успевает сорваться с губ. Я пьяна и счастлива. Меня качают теплые руки, ласковые волны любви. И я не утону! Нет! Ведь у меня есть риани ! Я хочу верить, что у меня есть риани...
Я смотрю на рваные тени в чаше. Девочка, почему ты промолчала?! Тогда еще можно было что-то изменить!
Потому что «Так просто. Закрыть глаза – и поверить этим рукам, этому голосу. Только не думать, что будет дальше. Что будет, если это – ошибка»? Как же сильно тебе хотелось верить, что этот красивый мальчик действительно может тебя согреть и удержать на краю бездны! Сколько еще криков ты готова в себе задушить, чтобы быть с ним? Сколь многое изменить, чтобы он продолжал смотреть на тебя влюбленными глазами?! Маленькая дурочка!!! Ты согласна изнасиловать свою душу, чтобы спасти его от тоски? И ты действительно думаешь, что он оценит твои жертвы? Что они ему нужны?! И как долго ты продержишься в изменении, прежде чем потеряешь себя окончательно или умрешь, чтобы спасти хотя бы ошметки своей души? Да проснись же ты, Рин! Не надоело еще убивать свою душу по кусочкам?!
Я бессильно закрываю глаза. Я не могу повлиять на эти события. Только уповать на лучшее… Вода в чаше идет рябью. Затихают обрывки крика – и теперь я слышу музыку. Песню, с которой так неосмотрительно станцевала малышка Рин, которая бьется в венах ее несчастного Амаэля. Песню-реквием… Рин, какого гхыраааа ?!!!!!!!
Песня растекается вокруг тенями, сладко и болезненно щекочет мозг, ложится на грудь – «Возьми мое сердце! Не отвергай меня! Не уходи! Будь моей!!», – клыками впивается в сердце твое. «Теперь ты никогда никуда не уйдешь! Ты навсегда со мной!»
…Я в твоей власти... Как больно! Как пусто! Чем залатать смогу прореху в груди? Больно!!! Я хожу по дому Тоски, как во сне, натыкаясь на завешенные черным зеркала. Я хочу умереть, чтобы больше не слышать этот вой, разрывающий душу. Я хочу умереть, чтобы не чувствовать больше этой боли. Как болит в груди! Как нестерпимо болит вырванное сердце! Я хочу умереть и обрести наконец покой!!! И не слышать больше колокол, звенящий в моей голове! По ком плачет колокол?! Я больше не могу! Я падаю в беспросветную черноту. Я хочу удержаться. Я цепляюсь за зеркало, но пальцы вхолостую скользят по тяжелой ткани. И ткань медленно падает к моим ногам… А там, в зеркале… призрак любви… Там, в зеркале, смерть… Я падаю…
Почему ты не сказал мне, Амаэль? По ком вечно звонит колокол в твоем замке? По ком ты вечно скорбишь? Как звали ее, ту, что умерла в дождливый день? Ту, что теперь в царстве вечного сна? «На земле я люблю лишь тебя!» Так зачем же ты клянешься в любви мне? Мне?! Ты хочешь, чтобы я…?!
В зеркалах качается призрак любви…! В зеркалах – смерть. Я тоже должна буду умереть в дождливый день?! Кому ты приносишь в жертву вырванные сердца, Амаэль?! Зачем?! Зачем звенит колокол в моей голове? Зачем пылает твое сердце в моих ладонях? Что мне теперь делать с этой болью и этой любовью?
Как больно! Как больно смотреть в расколотое адским звоном небо! Как больно умирать!
Ты живешь в Аду! И теперь этот Ад в моей голове. Колокол дразнит бесов. Колокол сводит с ума. По ком плачет колокол?! По мне?!
Скольких уже оплакал колокол? Скольким ты уже клялся в вечной любви? В скольких лицах ты искал ее лицо? Что с ними стало?
Больно! Как больно! Жарко! Как жарко! Адское пламя течет в моих венах… Твои печальные глаза, Амаэль. Твои нежные руки. Твоя голодная тоска… Рубикон перейден. Нет дороги назад… Я люблю тебя, Амаэль… А кого любишь ты?……
Влага на моих ладонях. Кровь. Влага на моих щеках. Слезы. Маленькая Рин, сколько раз ты готова умереть? Маленькая Рин, как сильно ты готова любить? Маленькая Рин, да будет Богиня милостива к тебе, неразумной…
Мои влажные пальцы скользят по золотистой щеке мальчишки. Красив. Жаль, что я не могу убить тебя, Амаэль. А может оно и к лучшему? Спите, дети! Как хорошо летать в мире снов и не знать, что ждет тебя завтра!
…Танцующий образ каплей падает с моих пальцев на белый лоб Рин. Эта песня продолжает жить в ней, биться в ее пульсе. Звенит колокол в ее голове. Однажды она не сможет от него отмахнуться. Однажды она услышит этот пронзительный звон. И проснется. Я надеюсь. Но ничего уже нельзя изменить. Ибо все это уже было…]

А вот тут звучит затяжной проигрыш. Пока голова, лидер, решает, что же исполнять дальше, гитарист с этакой ленцой баяет проигрыш. Не новую песню, то бишь главу. Но и не старую. Скорее, вариацию, приглючившуюся ему в процессе. Так бы и остаться ей глюком, сном, и сгинуть, когда он оклемается. Но… Такая возможность! Надо сбацать – а мелодия так и просится в пальцы «Выбери меня!». Итак…

ВАРИАЦИЯ. На ту же тему. Ясень пень, О ГЛАВНОМ.
Закат. Он. Она. Машина. Стремительно несется по серпантину горной дороги. И золото солнца. И далекое сине-синее небо. И молчание. Нарушено.
– Знаешь… – он осторожно подбирает слова, как будто собирает сложную конструкцию. Сложную и очень опасную. Одно неосторожное движение – взрыв. Бомба. – Вчера я проснулся среди ночи. От боли. Было так пусто и холодно. Так темно. Звезды на небе так далеки. Люди на земле еще дальше… И никому нет дела… Я не справлюсь с управлением… Меня не станет… И никто не заметит…
«И мир не заметит потери…» – вспомнилось ей. Она молчала, затаившись в ожидании… неизбежного взрыва. О, она прекрасно знала, о чем он говорит. Она тысячу раз говорила то же самое.
– …Я так устал. Искать. Бороться. Доказывать, что я что-то значу, что моя жизнь имеет смысл… А на самом деле никто не заметит… – он замолкает, вцепившись в ее бледное лицо ищущими глазами.
Откликаясь на взгляд, она наклоняется к нему и кладет руку на плечо. «Шшш… Я здесь. Я замечу… Шшш…»
– Хотелось умереть. Раз уж ни моя жизнь, ни моя смерть не имеют значения. И никто не будет плакать… Я никому не нужен… Не справился с управлением – и все. Конец. Покой. Так ведь действительно будет спокойнее…
Она сжала его плечо. «…А может быть наоборот: и болью/ Ты переполнен? И тоскою черной?/ И ты уже почти не помнишь Бога./ И ты уже почти не веришь в черта./ И думаешь: вскрыть вены или – проще– / С двенадцатого – вниз…» Она знала. Его слова ударом кнута по тоненькой пленочке новой кожи… Отзвуком знакомой боли. «Шшш… Не надо.» «Я так одинок в этот час, что хочу умереть…/ По мне плачет только свеча на холодной заре…» «И я.»
– …Умереть. Так просто. Пусто и холодно… А потом я ощутил тепло – ты лежала рядом со мной. Ты – рядом… Я понял, что спокойнее не будет. Я вспомнил, что у меня есть ты. Ты – у меня…
«…Так что же держит? То ли память, то ли/ Надежда на пришествие рассвета… Все притворяешься, что живешь…/ Кому-то нужно твое притворство.» Голос был сиплый. От боли. И усилия, которое требовалось, чтобы вытолкнуть непослушные слова изо рта.
– Мы все. Так. Думаем. Иногда. Часто. Я тоже… Не смей! – она наконец срывается на крик, Голос взмывает вверх… и подбитой птицей падает вниз. В испуганный задушенный шепот. – Не. Смей… Слышишь? А то пойду за тобой. Слышишь? И верну. Даже если придется тащить тебя волоком… Только попробуй. Только попробуй уйти…
Он улыбается и целует ее напряженные пальцы.
– Я же сказал: у меня есть ты…
Она медленно кивает. Воспоминание требовательно стучится в мозг. Она нервно облизывает губы. Пальцы чуть дрожат.
– Знаешь… А ведь пойду. Не могу не пойти, если… Так уже было… Я написала… Я была спутницей… Мне пришлось пойти. Даже туда.
Она закрывает глаза. Она вспоминает. Тонет. Так уже было…
…Его звали Тай. И она тоже была его спутницей. Так получилось. Почти в шутку. Ему было одиноко. Ей тоже. И они решили, почему бы и нет… «Миледи, не соблаговолите ли Вы стать моей спутницей?» «О да, милорд. Это честь для меня.» Как они хохотали, после того как он церемонно поцеловал ей руку, а она попыталась изобразить гибрид реверанса с расшаркиванием! Шутка… С того дня они были рядом. Не вместе, а именно рядом. Каждый варился в своем соку. И порой приглашал соседа отведать это изысканное блюдо и поговорить о погоде… Просто однажды все закончилось: мясо сварилось, из лимона выдавили последние капли сока, приготовленное блюдо съели и вылизали тарелки. Ничего не осталось.
Его звали Тай. Он был слаб здоровьем. И главной его слабостью был сплин. И усталость. Однажды усталость перевесила все. И он ушел. И мир не заметил потери. Только… Она осталась. Его Спутница… Слова, сказанные в шутку, тоже были старательно вписаны в Книгу Судеб… И она отправилась за ним.
Нагнать своего спутника. Снова взять его за руку. Иначе она не могла…
Летний рассвет. Свежий ветер. Сочная зеленая трава. Пробуждающиеся ото сна цветы. Высокое небо. Это умытое детское личико.
– Эй! – выдохнула она, хватая его за рукав туники. Он обернулся. – Ну и куда же ты собрался без меня? Горе ты мое луковое!
Она смотрела на него и улыбалась. Только теперь навязчивая боль в груди отпустила. Он тоже улыбнулся ей. Немного рассеянно. Глаза, смотревшие в небо, неохотно возвращались на землю. Она протянула ему руку. Он вложил в нее свою. И невыносимое жжение в ладони прекратилось.
– Кто ж о тебе позаботится? Пропадешь ведь, что лопух при дороге!
– Теперь уже нет! Под твоим бдительным надзором начну цвести розами. Или лучше хризантемами?
– Кактусами!
Держась за руки и хохоча, в лучших традициях, они отправились по дороге. Навстречу новому солнцу…
Она была его спутницей. Она взяла его руку. Она не могла поступить иначе.
– …Я не могла поступить иначе.
Он смотрел вперед. На дорогу. И больше не улыбался.
– Будь осторожней со словами, Ри. Они имеют наглость сбываться. Особенно, написанные истории.
Он не смотрел на нее. И не видел ее ломанной улыбки. «Эк мы всполошились, дорогой! А? Сказанное действительно имеет наглость сбываться. Рано или поздно. Так или иначе…»
Она лежала на заднем сидении, меланхолично посасывая какой-то стебелек и высунув голые ноги в окно. Ветер приятно холодил пятки… Он. Она. Дорога. Машина. Молчание.
«Возьми мое сердце. Возьми мою душу. Возьми меня за руку… Не велика разница, милый. Однажды, рано или поздно, ты уйдешь, и мне придется пойти за тобой. Иначе боль в груди меня доконает… Мне придется ходить за тобой всюду. Всегда. Пока ты не придешь куда-нибудь – и я не буду свободна от Слова… Если я не умру раньше… Нить, связавшая нас, тонка и невидима. Но она прочнее цепи… Я твоя спутница. Я не могу иначе».
Она закрыла глаза. Аккорды падали на веки каплями дождя. Доступные только для ее уха. Выловленные, как серебристые рыбешки, из глубоких вод ее памяти… Интересно, истории сбываются полностью?
…Она и Тай. Стояли на вершине холма и смотрели на город внизу, окольцованный толстой каменной стеной. На красные черепичные крыши, на острый шпиль ратуши, с нанизанными на него облаками, на купола собора, сиявшие, как много маленьких солнц… Тай весь напрягся. Его глаза неотрывно смотрели вперед, на город. И тут он сорвался с места, вниз – стрела, стремящаяся к цели… Она катилась за ним по склону, как прицеп за машиной. Кажется, он даже не замечал, что все еще держит ее за руку… Они остановились перед самими воротами. Несколько стражников проверяли толпу людей, желавших попасть в город. Румяный, с сияющими глазами, Тай устремился в самую гущу, к входу… Ей показалось, что он обернулся. На прощанье. Ей только показалось. Посреди толпы, перед дверями в другую жизнь, она стояла одна. И тихонько отошла в сторону, чтобы не мешать тем, кого ждал город. Она знала его. Знала причудливые вывески лавок, сияющие латы стражи, фрески собора, неспешный говор местных жителей, их простую практичную мудрость и их улыбки, нагретые солнцем камни Площади теплого персикового оттенка, фонтан в ее сердце с искусно вырезанными каменными кувшинками, брызги хрустальной воды на лице той, что сидит на бортике и поднимется навстречу Таю (как же долго она ждала!)... Она знала этот город, она слышала его шепот в своих волосах, она ощущала шероховатую поверхность старых стен. Она держала его на ладони… знала его, как себя. И все же он не был – ЕЕ. Ворота были радушно распахнуты настежь. И все же ей казалось, что тяжелые створки плотно сомкнуты.
Она отвернулась. Ощущала себя хрустальной пустотой графина, на гранях которого пляшут солнечные зайчики. Вино выпито. Вкус тает на губах… Она была одна. Свободна. Вольна пойти… Куда? «Давненько я не была на море! Только… А где здесь аэропорт?!» Аэропорт, где можно купить билет в Калифорнию…
Рука Тая выскальзывает из ее руки. «Отпусти меня. Разожми ладонь.»
– …Марина!
Реальность грубо рвется, как застиранная простыня. Тяжесть тела. Чьи-то обеспокоенные глаза, тормошащие руки. И холод.
– Вуух! Она очнулась! Мэй! – кто-то прижимает ее к груди.
Холодная рука Тая выскальзывает из ладони. Холодная.
Внутри пусто. В сосуде с прозрачными стеклянными стенками нет ни слез, ни боли. Холодная рука Тая больше не принадлежит ей. Он теперь дома. Она свободна.
Ноги подкашиваются. Кто-то подхватывает ее тело.
– Мариночка! Как ты? Ты можешь идти? Давай я тебя понесу…
Кто-то берет ее на руки. Она должна была сказать: «Нет. Я сама». Она всегда сама несла свои пожитки и свое тело. Всегда. Но сейчас в ней не осталось слов. Ничего не осталось. Ей было все равно. За тонким стеклом глаз закрывались тяжелые створки ворот за спиной Тая…
Она лежала в машине и молчала. Филу не обязательно знать эту историю. Сбудется она или нет. В конце концов, если уж она имела глупость принять его сердце, то придется нести его в ладони со всей возможной бережностью, пока… Пока.
Поживем – увидим. Ведь в конце истории она написала: «Я верю в силу бога Хеппи-енда. Ведь без него совсем нет перспектив.»

@музыка: Ария, Возьми мое сердце, Пытка тишиной, Закат

@темы: Із зошита, що потрапив у зливу, Сюита

---

"Я здесь, возле тебя, незримо парю, октябрю дарю свою холодную тень на мокром стекле"

www.amybrownart.com
(для  Душа Осени)


www.daviddelamare.com

Jody Bergsma (к сожалению, нормальную ссылку я не нашла. Sorry!)

(для  Karolina Cienkowska) Муррр!

@музыка: Ольга Арефьева, Ночь в октябре

@темы: ссылки, галерея

---

Ольга Арефьева, Оборотень

Оборотень

Запястья у птиц тоньше страниц
Жаль что хожу без сердца
Я обнял бы твою тень
Я обнял бы твою тень
Ночь вывернулась наружу
Я выблевал души и лица
Я больше не оборотень
Я больше не оборотень

О нечеловеческие танцы
О мы одинокие повстанцы
На странной земле
В песке и в золе
Такие немногие
Из глины и персти
Двуногие
Без шерсти.

Я съел самого себя, я смотрел
На солнце, что мне не светит,
Я снова тебя хотел
Я снова тебя хотел
Я знал все слова которые лгут
Но тут не помогут ни те ни эти
Как много проблем у тел
Как много проблем у тел

Остаться живым - кино не для всех
Не ешь меня серый ветер
Стучи в меня - это дверь
Стучи в меня - это дверь
Любовь это путь, стрелка на грудь
Но я тот кого нет на свете
Не человек - не зверь
Не человек - не зверь

О нечеловеческие танцы
О мы одинокие повстанцы
На странной земле
В песке и в золе
Такие немногие
Из глины и персти
Двуногие
Без шерсти.

@темы: музыка странного сна

---

"Запястья у птиц тоньше страниц..." (с)

www.josephinewall.com


(для  Janusz Cienkowski,  Karolina Cienkowska)

(для  Душа Осени)

www.rebeccaguay.com

@музыка: Ольга Арефьева, Оборотень

@темы: ссылки, галерея

---

И снова дядя Говард

СЕЛЕФАИС
Говард ЛАВКРАФТ
www.bestlibrary.ru
Во сне Кюранес часто видел город, расположенный в долине. Побережье
простиралось за снежную высокогорную вершину, которая возвышалась над морем.
Разноцветные галеры выходили из порта, отправлялись в дальние края, где море
и небо сливаются воедино. Что же касается имени Кюранес, то оно принадлежало
ему только во сне. Проснувшись он вспоминал, что зовут его совершенно иначе.
Может быть, его мечты о новом имени были вполне естественны: ведь он являлся
последним представителем своей семьи и чувствовал себя одиноким среди
миллионов равнодушных жителей Лондона. Лишь немногие разговаривали с ним, и
он тогда вспоминал, кем в действительности был.
Он потерял все свои богатства, но не очень печалился, так как ему никогда
не нравились люди, окружавшие его. Он был романтиком, мечтал видеть сны и
записывать их. Но все сделанные им записи вызывали только смех. Тогда он
перестал показывать их кому - либо, а вскоре совсем прекратил описывать свои
сны и мечты. Чем больше отдалялся он от людей своего круга, тем прекраснее
становились его грезы: но напрасны были все его попытки доверить бумаге свои
мысли. Кюранес думал и чувствовал совсем по-другому, чем современные ему
писатели. В то время как они пытались отразить уродство реальности, срывая с
жизни фальшивые завесы, приукрашенные мифами, подчеркивая ее отталкивающие
черты, Кюранес искал только красоту. И так как найти ее в реальной
действительности не удавалось, он искал ее в своем воображении, в иллюзиях,
возвращаясь к далеким и легковесным, как облако, воспоминаниях о сказках и
мечтаниях своего детства. Наши детские мысли и мечты расплывчаты и туманны,
и когда, однажды, став взрослыми мы пытаемся оживить их в своей памяти, яд
прозы жизни полностью обесцвечивает их, делая тусклыми и невзрачными.
И все же некоторые из нас проснувшись внезапно ночью не могут забыть
таинственные миражи восхитительных холмов и садов, поющих на солнце
фонтанов, золотых утесов, нависающих над спокойными морями. Перед их взором
предстают равнины, простирающиеся у подножий спящих городов, легионы рыцарей
на опушке леса, гарцующих на великолепных лошадях с дорогими попонами.
Мы с грустью понимаем, что для всех остальных, кто спит спокойно и не
просыпается от подобных видений, никогда не откроются двери из слоновой
кости, ведущие в восхитительный и блистательный мир, который когда-то был
реальным, пока мы не преступили границу, за которой больше прислушиваются к
доводам рассудка, чем сердца.
Кюранес в своих снах мог сразу же вернуться в мир детства. Он видел дом,
в котором родился: огромное каменное здание, увитое плющом, где жили
тридцать поколений его предков и где сам он надеялся встретить свой
последний час. Когда он вышел из дома летней ночью, наполненной волшебными
ароматами, луна расточала повсюду свой блистательный свет. Кюранес пересек
сад, спустился с террасы, прошелся по дубовой аллее и вышел на большую,
почти белую от лунного сияния дорогу, ведущую в деревню. Эта деревня
показалась ему безжизненной. Кюранес все время задавал себе вопрос: что
таится под остроконечными крышами ее домов, сон или смерть? На улице лежало
огромное, вырванное с корнем дерево. Повсюду зияли окна с выбитыми стеклами.
Кюранес не стал здесь задерживаться и, словно влекомый к какой-то цели,
продолжил свой путь.
Даже небо было здесь пустым: без Луны и без звезд.
Он видел мрачные и бессмысленные сны, бывшие снами лишь наполовину; видел
размытые шары в тусклом свете, неясные летающие предметы, которые улыбались
и, казалось, смеялись над всеми мечтателями Вселенной. Потом во тьме вдруг
образовался просвет и Кторанес вновь увидел сверкающий и лучезарный город,
раскинувшийся в долине на берегу моря, гору со снежной шапкой неподалеку от
берега и голубое ясное небо над горизонтом. Именно в этот момент Кюранес
проснулся. Но теперь он знал, что это не могло быть ничем иным, кроме города
Селефаиса, расположенного в долине Ос-Наргай, по другую сторону Танарийских
холмов, где давным-давно он провел целый час вечности после летнего
полуденного дня. Он отодвинулся от своей няни, легкий морской бриз укачивал
и убаюкивал его. Зо сне он собирался подняться на позолоченную галеру,
отплывающую в ту притягательную страну, где море сливается с небом. Его
разбудили как раз в этот сладостный момент, он капризничал, протестовал, но
его отвели в дом.
И сейчас он был в бешенстве от того, что проснулся, едва обретя для себя
этот волшебный город спустя сорок мучительных лет.
Но три ночи спустя во сне он снова очутился в Селефаисе. Как и в прошлый
раз, сначала он увидел мертвую полуразрушенную деревню и пропасть, над
которой он парил в полной тишине. Потом в кромешной тьме снова появился
просвет и он увидел сверкающие минареты, манящие воображение галеры,
бросившие якорь в голубом порту, деревья на горе Аран, овеваемые морским
бризом. На этот раз его сон не прервался в этом месте и, поскольку у
Кюранеса во сне появились крылья, он смог легко перенестись на поросший
травой холм. Он действительно вернулся в долину Ос-Наргай, в восхитительный
город Селефаис.
Кюранес шел по подножью холма среди пахучих трав и ярких цветов, по
деревянному мостику, где много лет назад он вырезал свое имя. Кюранес
преодолел бурную реку Наракса, долго брел по роще, пока не достиг каменного
моста, ведущего в город. Здесь ничего не изменилось. Мраморные стены не
потеряли свой цвет, статуи из полированной бронзы не потускнели. Все
осталось прежним, даже тропинки. Он вошел в город через мраморные ворота.
Торговцы и погонщики верблюдов приветствовали идущего по ониксовой мостовой
Кюранеса как будто он никогда и не покидал этот город. То же самое
происходило и в бирюзовом храме, жрецы которого, увенчанные орхидеями,
утверждали, что время не властно над долиной Ос-Наргай и молодость здесь
длится вечно. Потом Кюранес направился к городской стене, возле которой
собирались торговцы, моряки, иностранцы, прибывавшие из далеких стран, где
небо и земля сливаются воедино. Он стоял здесь долго, любуясь разноголосым
шумным портом, где под солнечным светом сверкали и переливались волны, а
галеры, вернувшиеся из дальних путешествий, мерно покачивались на воде.
Кюранес долго вглядывался в гору Аран, величественно возвышающуюся над
океаном. Ее склоны были покрыты деревьями, а белоснежная вершина упиралась в
небо.
Как никогда жаждал Кюранес сесть на одну из золоченых галер и отправиться
в дальние страны, о которых он так много знал из таинственных сказок.
Необходимо было найти капитана, который согласился бы взять его с собой. Ему
повезло, он встретил такого человека по имени Антиб. Они вместе взошли на
корабль. И после того, как капитан отдал необходимые распоряжения матросам,
галера вышла в открытое неспокойное море, которое далеко на горизонте
сливается с небом. Несколько дней блуждали они по волнам, подвластные воле
течений, пока, наконец, не достигли того места, где встречаются море и небо.
Но галера не остановилась, она лишь плавно поплыла по небу среди
хлопьевидных розовых облаков. Далеко внизу под килем Кюранес мог видеть
экзотические страны, реки и города необычайной красоты, освещенные ярким
солнцем. Наконец, Антиб сказал, что их путешествие завершается.
Очень скоро они войдут в порт Серениана, город из розового мрамора на
высоком побережье, где дует западный ветер. Но в тот миг, когда уже были
видны высокие башни города, какой-то шум разбудил Кюранеса, и он вновь
очутился в лондонской мансарде.
В течение многих месяцев он напрасно пытался перенестись в своих снах в
Селефаис и вновь очутиться на галере, плавно покачивающейся в небе среди
пушистых облаков. В сновидениях никто не мог указать ему дорогу в
плодородную долину Ос-Наргай, расположенную по другую сторону Танарийских
холмов. Однажды он пролетал над мрачными горами, где в темноте светились
огни жилищ, расположенных на больших расстояниях друг от друга. Он видел
стада диковинных животных, шеи их вожаков украшали колокольчики. В самой
дикой части долины среди гребней и лощин он заметил стену; она была слишком
высокой, чтобы принять ее за творение человеческих рук, и такой бесконечной,
что даже с высоты птичьего полета невозможно было увидеть, где она
заканчивается. Перелетев через нее, Кюранес очутился в прекрасном саду. С
первыми лучами восходящего солнца его взору открылись великолепные зеленые
лужайки с купами красных и белых цветов, звенящие ручьи, лазурные озера,
лепные мосты, пагоды с красными крышами. Пораженный этим великолепием,
восхищенный Кюранес забыл о городе своей детской мечты Селефаисе.
В следующую ночь Кюранес по винтовой лестнице с влажными ступенями
поднялся вверх и очутился в башне, возвышающейся над широкой равниной. На
берегу реки раскинулся тихий молчаливый город. Этот пейзаж показался
Кюранесу уже знакомым. Он хотел спуститься в город, чтобы спросить дорогу в
долину Ос-Наргай, но внезапно в свете тревожной утренней зари увидел руины и
ветхие дома, стоячую воду в реке, заросшей камышом. Забвение и смерть царили
над городом с тех пор, как, вернувшись с завоевательных походов, король
Курнатолис навлек на себя и свой город проклятие богов.
Напрасно искал Кюранес свой лучезарный город Селефаис и его галеры,
качающиеся на волнах и среди облаков. Он видел много чудес, но они не смогли
вытеснить из его сердца великолепие города детской мечты. В одном из снов
Кюранесу едва удалось убежать от священника в желтой шелковой маске, который
жил в древнем каменном монастыре на пустынном и холодном плато Лент.
Со временем Кюранес стал с трудом переносить серые и однообразные дни, он
мечтал скорее погрузиться в цветной калейдоскоп своих грез. Чтобы продлить
сон, он начал употреблять наркотики. Гашиш не однажды помогал ему
перенестись в космическое пространство, где вообще все было бесформенным.
Фиолетовый газ нашептывал возбужденному воображению Кюранеса, что это
пространство располагается за пределами бесконечности. Но эти зловещие пары
ничего не говорили ни о планетах, куда он попадал в своих снах, ни об
организмах, их населяющих. Кюранес считал себя продуктом бесконечности, где
существовали и материя, и энергия, и гравитация. Чтобы выбраться из этих
видений и снова очутиться среди минаретов Селефаиса, Кюранес снова и снова
увеличивал дозу наркотика.
Настал час, когда он оказался без денег. Вскоре в один из знойных летних
дней он покинул свою мансарду и отправился бездумно бродить по улицам.
Именно на одной из них произошло то, к чему так долго стремился Кюранес. Он
увидел кортеж из Селефаиса. Это были статные рыцари в сверкающих доспехах на
пегих лошадях, в плащах, расшитых золотом, с загадочными гербами. Их было
очень много, и Кюранес подумал, что это целая армия. Рыцари прибыли в его
честь, потому что именно Кюранес создал долину Ос-Наргай в своих снах, и эти
рыцари провозгласили его богом долины, который будет править ею вечно. За
ним приехали, чтобы отвезти в Селефаис навсегда. Ему подвели коня, и он
занял почетное место во главе кавалькады.
Величаво и торжественно рыцари отправились в путь. Они миновали
Саррейские равнины, побывали в том месте, где рождались и умирали предки
Кюранеса. Было странно и удивительно, но, казалось, что рыцари поднимаются
над временем. Когда совсем стемнело, лошади пошли в галоп, оторвались от
земли и понеслись над ней. Едва забрезжил рассвет, кавалькада въехала в
деревушку, которую Кюранес видел мертвой и пустынной в своих снах. Сейчас же
там кипела полнокровная жизнь, и привыкшие рано вставать жители с почтением
низко кланялись проезжавшим рыцарям. Затем весь кортеж свернул в переулок,
ведущий к пропасти. Во сне Кюранес попадал туда только глубокой ночью,
поэтому ему не терпелось узнать, что же происходит там при солнечном свете.
Он с волнением ожидал момента, когда кавалькада спустится в эту пропасть.
В минуту, когда они подъехали к самому краю пропасти, с запада неожиданно
появилось золотое сияние, осветившее своим ярким светом туман, поднимавшийся
со дна бездны. Последняя представляла собой бурлящий хаос из лазурного и
розового сияния, наполненный странными голосами, поющими с ликованием; а в
это время весь кортеж плавно погружался в пустоту и плыл по течению в
сверкающую тьму. Вдруг светящийся туман рассеялся, чтобы пропустить ясный
свет, который был несравним с блеском самого Селефаиса и берега, на котором
расположился город, с сиянием снежной вершины, возвышавшейся над морем, где
качались разноцветные галеры, собирающиеся отправиться в дальние страны, где
небо и море сливаются воедино. И Кюранес стал богом долины Ос-Наргай. Он и
сейчас властвует над ней и будет царить там всегда. А тело бродяги, с
которым "играет" прибой у подножия Инсмаутских холмов? Бродяги, который на
заре пересек пустынную деревню. Прибой бросает его тело на скалы к подножью
Треворской башни замка, увитого плющом, который принадлежит теперь
миллионеру, завладевшему ценностями благородного семейства, угасшего и
исчезнувшего навсегда.

@темы: ссылки, МАГІЧНИЙ ТЕАТР ТІЛЬКИ ДЛЯ БОЖЕВІЛЬНИХ, библиотека

---

Просто очень хорошие стихи

* * *

Це, знаєш, сцена, сажа і кармин.
Тут треба вміти гарно помирати.
Ліда Мельник

Король Артур ударить по щиту.
Суперники розділяться попарно. —
А це турнір. Це, знаєш, третій тур.
Тут, кажуть, помирати треба гарно.
Здіймеш свій меч і ступиш у сльоту.
І дама серця, шкода, що не твого,
Хустинку кине на промилість Бога,
І ти її впіймаєш на льоту.
Суперник твій, на жаль, не Ланселот.
Дзвін не зірветься з ближньої дзвіниці,
Коли ти виб’єш меч з його десниці
І щит його позбавиш позолот.
І зареве юрба, ввійшовши в смак,
Та хтось уже припав до арбалета…
Здригнешся мовчки і відчуєш, як
Твою трахею заливає Лета.
Ти й не збагнеш: вода це чи вогонь.
І через років сто тобі насниться,
Як дама серця, шкода, не твого,
Тобі стуляє гаснучі зіниці…
(Роман Скиба)

@темы: библиотека, галерея

---

Чи є життя без музики?

Курсую по своєму Playlist'у: від The Doors 'Riders on the Storm' до "Щекотно" Агаты Кристи і назад...
Дощ.
Ловлю себе на курінні подумки.
Виникає дивне бажання зазирнути з ліхтарем у темряву власних зіниць і спитати придушеним від страху голосом "Хто тут?" А й справді... Скільки разів виникає бажання спитати саме це. Хто тут? Крім мене... В мені. Скільки янголів вміщаються на вістрі голки?
Коли дощ розмиває всі кордони і чіткі лінії... Коли шерсть стає дибки від звуків музики, бо кожен акорд може бути паролем до іншого світу...
І десь у сутінках можна випадково побачити силует великої чорної собаки...
(мабуть, "Блюз черной собаки" Д.Скирюка можна використовувати замість шпаргалки, відповідаючи на питання і "Чи є життя без музики", і "Хто тут?". Тільки ніхто не може бути впевненим, що розчув шепіт розумного сусіда правильно... Або що Вам не зададуть додаткове питання... Скільки шпаргалок ви маєте?)

До речі, дощ і музика...
Чим не привід витягнути чергову стару історію? Із того ж таки зошитка, що потрапив у зливу...

Сюита. Калифорния.

я в пустелі
немає ні квітки ні птаха
спека пекельна
випалює серце
як повернутися
звідти
Борис Дабо-Ніколаєв
Mylene Farmer
CALIFORNIA


CALIFORNIA
Aeroport, aerogare
mais pour tout l’or m’en aller
c’est le blues, l’coup d’cafard
le check out assure
vienne la nuit et sonne l’heure et moi je meurs
entre apathie et pesanteur ou je demeure
changer d’optique, prendre l’exit
et m’envoyer en Amerique sex appeal,
c’est Sunset, c’est Marlboro qui me sourit
mon amour, mon moi, je sais qu’il existe
la chaleur de l’abandon
c’est comme une symphonie
C’est sexy le ciel de Californie
sous ma peau j’ai L.A. en overdose
so sexy le spleen d’un road movie
dans l’retro ma vie qui s’anamorphose
J’ai plus d’I.D., mais bien l’idee
de me payer le freeway
c’est l’osmose, on the road
de l’asphalte sous les pieds
vienne la nuit, c’est le jet lag qui me decale
L.A.P.D. me donne un blame
c’est pas le drame
se faire un trip, s’offir un streap
sous le soleil en plein midi
six a.m., j’suis offset
j’suis l’ice dans l’eau, j’suis melo, dis
mon amour mon Wesson mon artifice
la chaleur du canon
c’est comme une symphonie
C’est sexy le ciel de Californie
sous ma peau j’ai L.A. en overdose
so sexy le spleen d’un road movie
dans l’retro ma vie qui s’anamorphose
VERTIGE
Rain, nudite
nuit sois plus lente, delivrante
rain, volupte
impermanente l’existence
vois comme la vie est ephemere
comme les nuages
juste un passage
une goutte d’eau necessaire
au voyage
Plus loin plus haut j’atteinds mon astre
je vertige de vivre
plus loin plus haut l’esprit voyage
je vertige de vivre
l’eveil d’un sens l’instinct d’une danse
je vertige de vivre
l’extase et l’immensite
je vertige d’etre vivant
Rain, nudite
nuit sois plus longue
l’homme gronde chaines, pluie d’acier
son ignorance est sa souffrance
le temps n’appartient a personne
ballet d’etoiles insaisissables
instant present tu es l’essence
du voyage
…je vertige de vivre…
…je vertige d’etre vivant…

В тексте также использованы идеи А. Ли и В. Васильева (“Идущиe в ночь”), М. Кундеры (“Шуткa”), Лады Лузиной, H. Гумилева и цитата из сериала «Беверли-Хиллз»
Спасибо!
Скоро утро. Народа еще нет. Сижу в полумраке угла таверны с кружкой обжигающе горячего кофе в лодочке ладоней. Настроение нордическое заторможеное. Ни-ка-ко-е. Spleen. «Жизнь моя – жестянка, да ну ее в болото!» Одна надежда на кофе.
Появляется заспаный хозяин. Увидел меня – и мгновенно проснулся. С услужливой улыбкой пожелал доброго утра. Профессионал! И еще одна обманка – вежливость. Сколько же тут обманок?!
Мою ответную улыбку можно перевести как «С Новым годом! Пошел на фиг!», или «Такое великолепное утро лучше встречать в нежных объятьях уборной». Короче, утрецо так себе, хреновенькое. Но неистребимый, как бацилла, оптимизм соизволяет на что-то надеяться. Дурак!
Хозяин интересуется, что подать и на сколько человек. Как это? Я никого не жду! Только гробовщика и продавца белых тапочек! Хозян очень искренне расстраивается и напоминает мне о компании, с которой я прибыла пять дней назад.
Угораздило же его сказать под горячую кружку. Чуть не угробил!
Я думала, они уже давно уехали! Они должны были уехать еще вчера. Пока я бродила по городу, думая об отсутствии смысла жизни.
Вспоминать своих старых «друзей», с которыми я докатилась до такой жизни, не хочется. А прийдется!
Эттта компания, нет банда, если честно, свора бешеных сучек и кобелей! И тот факт, что я с ними связалась, не свидетельствует о моем уме. А то, что с одним из кобелей (и далеко не самым лучшим!) я в период жесточайшей угарной депрессии спуталась, не свидетельствует о моем вкусе. Зато они доказывают одно: мое чувство самосохранения, равно как и тормоза… В общем, сорок дней уже справили.
Не буду пересказывать тут печальную, но поучительную, историю «Не ходите дети в Африку гулять!», или «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты». Долго и противно. Еще начну плакать от жалости к бедной маленькой себе с загубленной репутацией, здоровьем и самооценкой.
Итак, результат: я – маленькая подлая шлюха-вымогательница-последняя стервь-никому не нужная дура – в состоянии жестокой апато-хандры (или хандро-апатии). Для полноты картины моей серой морде не хватает только бутылки (ппочти пппустой) и вуали из сигаретного дыма.
Перед тем, как я удрала из трактира на весь день и всю ночь, у меня состоялся очень познавательный разговор с кобелем. Я узнала много нового о себе, о нем, а главное, порвала отношения со сворой. Вчера они должны были уехать отсюда. Без меня.
Не уехали. Неужели все слухи о проклятом городишке – правда?!
Разговор с кобелем, эта великолепная жирная клякса в конце нашего прелестнейшего романа, начался с моей “sex appeal” и “I love you!”,а кончился “bitch!!” и «Ты еще ко мне приползешь, когда поймешь, что никто не будет так с тобой носиться, как я. Ты вернешься, когда разочаруешься в своих голубых мечтах! И я попробую тебя простить».
Только для того, чтобы разочароваться, нужно сначала хоть во что-то верить. А у меня неизлечимая патология – неверие. В людей, например, или мечты. Хотя… болячка такая – приступами. А в остальное время я как с цепи срываюсь: верю всем и вся. Особенно ласковым сладкоголосым кобелям и нежным признаниям в “любви над вечностью”. Этот чуть не порхал вокруг меня от счастья. А тут приступ. У меня – неверия. У него – спермопередоза. Мы друг друга не поняли… Короче, я его кинула.
Меланхолично булькаю кофе. Мысли отчаянно отказываются носить конструктивный характер и все норовят съехать на юмор висельника на эшафоте. Жахнуть напоследок.
И как я до такого докатилась?! До серой морды и липких лапок на моих пошло голых коленях. До серой комнаты в серой таверне серого города под серым небом, чуть скрашеных грязно-розовыми потеками подгнивших детских надежд.
Ведь я всего-то ехала в У-Наринну, сказочную страну, исполняющую мечты. И прибилась к одному… стаду, которое, как говорили, двигало туда же. И я, не будь дурой (лучше сразу в конченые дуры!), пошла с ними. Но у каждого свой путь в У-Наринну. И мой постепенно начал отклоняться от их задним левым креном через пятку. Или их от моего? А тут еще кобель: «Я тебя на руках донесу, любовь моя!» А у меня как раз ноги устали, и, вообще, на горизонте – полный облом, в душе – бордель, и провиант закончился. И я, не будь…(ну, вы поняли), согласилась.
И вот теперь я сижу здесь, в сером городишке, а до У-Наринны еще… В общем, может, мои внуки доберутся. Потому что я пошла на поводу у своих слабостей. И чужая убежденность заменила мой собственный выбор. Я пошла зигзагом длинной в случайную жизнь. Чтобы докатиться до этого беспросветного городишка. Да, здесь хорошая таверна и мягкие люди, которые никогда никуда не спешат. Это город-болото-тупик с приятным вкусом, запахом и декором для тех, кто шел в У-Наринну. И не дошел. И здесь можно мило остаться на всю жизнь – киснуть. Остаться в городе без хлопот и забот, рассказывать по вечерам у камелька побасенки о далеких прошлых дорогах… которые давно поросли травой… о сказочных приключениях на пройденном пути… которые стали делом давно минувших дней…
В этом городе нет дорог. Из него нельзя уйти.
… То ли я люблю доканчивать все дела, то ли у меня индивидуальная непереносимость на еду в таверне, то ли я не хочу заживо гнить в одной консервной банке со сворой, то ли я все еще верю в свою У-Наринну…но я взбунтовалась. А тут еще кобель с sex appeal. И никуда не деться от этого. «Эх, жизнь моя – жестянка, да ну ее в болото!» Ндаа, по-моему, глубже болота, чем то, где она сейчас…
Говорят, от меланхолии люди начинают петь…
Песня дороги. Пыльного воздуха шоссе. Кошачьих, мягких и хищных, движений авто. Лента теряется вдалеке в золотом водопаде заката. Зовет продолжать путь в sex appeal Калифорнию.
Приходит ночь. Пробьет час. Я умираю.
Между апатией и своей неподъемной тяжестью
Поменять оптику, прийти к ВЫХОДу
И отправиться в Америку…
В голове начинает оформляться чрезвычайно заманчивая картинка моей У-Наринны-Калифорнии. Дорога на закат. Сине-золотое небо. Ветер играет волосами. И приносит свежее дыхание моря. Калифорния. Территория свободы и терпимости. Страна безграничных возможностей. Сказка. Мечта.
Недостижимая?
…Поменять оптику…
…Я умираю…
…И отправиться в Америку…
ЭВРИКА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
От радости я даже начала приплясывать. Тут трактирщик снова напомнил о себе. Ах, да, чудесное сегодня утро. И еще кофе, пожалуйста. А моим друзьям передайте, что я пошла к себе. Собирать вещи. Чтобы ехать в Калифорнию.
Кажется, это трактирщика добило. Давно в этой тихом месте не видывали таких буйных сумасшедших!
Хорошо, я хоть успела сначала получить новую порцию кофе. Напевая свою любимую песенку (как это я раньше не вспомнила?!) и покачивая задом (это не я, это лестница!!!), я шла наверх.
Такс, теперь надо правильно подготовиться к шоу. Придирчиво разглядываю свою поклажу. Шмотки придется оставить. Когда пытаешься всплыть на поверхность, они только тянут на дно. Сложно расстаться с вещами. Сложно отказаться от плотного и регулярного питания. Сложно оторвать зад от такой удобной, теплой, приглашающей… ммммммм…кровати…
Нет!!! Я бросаю все здесь, чтобы оторваться от этой пыльной земли и долететь до сине-золотого неба моей Калифорнии.
… Проглотить несколько таблеток, на которые у меня аллергия, но которые принимал кобель (еще недавно мы делили комнату, и он еще не забрал все свои вещи). Я знаю, что рискую слишком многим. Но все лучше, чем серое пыльное небо над этим городишком, когда в моей крови ломка по синеве Калифорнии, по огням Калифорнии, по золотому солнцу Калифорнии…
И смерть моя будет больше, чем просто смерть, если я не уйду отсюда. Если я не сделаю шаг. За край. Любой ценой.
Кто не рискует, тот не пьет шампанское!
Я, наверное, сошла с ума. Давным-давно. Past Perfect. До того, как…
Все готово? Поехали!!! [Ждем только остальных участников. Я криво усмехнулась, мысленно обращаясь к sexy небу своей Калифорнии за благословением и поддержкой.]
Первым, конечно, прибежал кобель. Остальные либо еще продирают глаза и мозги, либо устали от моих зигзагов. «Перебесится. Никуда не денется!» Разумеется!
Я смотрела в его оскорбленное, обиженное, непонимающее лицо, улыбалась своей самой обворожительной, самой двусмысленной улыбкой и думала, как я могла позволить этой помеси плюшевого мишки с мартовским котом лапать меня своими липкими лапками, лапать еще пол стада этими же лапками – и попрекать меня за «слишком свободное поведение». Медленно и со вкусом, как в кино, закинула ногу на ногу… наблюдая, как он давится заготовленными словами и впадает в терминальное состояние.
– Пришли пожелать мне счастливого пути? – я улыбалась, но в голове уже билось, расправляя крылья, голодное чудовище – боль. И это чудовище я позвала себе в союзники.
– Как ты можешь так поступать? Ты?! После того, что я для тебя сделал?! Шлюха!!
Спасибо, дорогой. Я не буду плакать, оправдываться, кричать. Я просто обмякаю в твоих руках, падаю безвольным кулем. Холодный пот на лбу. Бледная до синевы кожа. Ледяные руки. Слабое, прерывистое дыхание. Пульс… почти не прощупывается.
Да, дорогой, беги, кричи от ужаса. Я знаю, они поверят тебе. Весь город поверит тебе. Спасибо, дорогой. Надеюсь, ты столь же великолепно отыграешь весь свой эпизод. Я должна была быть актрисой. У актрисы много разных ролей: от монашки до портовой шлюхи…или трупа портовой шлюхи.
«Минздрав предупреждает всех путешественников: на дороге вас поджидают города-обманки-болота. Вы заходите на кружечку пива – и остаетесь навсегда. Вы не можете уйти. Ибо там нет дорог. Там нет выхода.»
Эти города похожи на мафию: соблазнить, опутать прочными сетями всех, не твердо идущих, слабых и падких, сбить с пути. И вернуться на него потом не представляется возможным. И ты покорно остаешься. Тебе некуда идти. Да и ходить ты уже разучился, впав в полную зависимость от своей новой уютнейшей семьи. В мафии бесплатный вход (твоя душа – это такая малость!), а выход – вперед ногами. И этот выход не хуже любого другого.
…Как хорошо, что вы так меня презираете! Или ненавидите. Или боитесь. Боитесь коснуться моего “мертвого” тела. Боитесь даже приблизиться. А, может, вы боитесь смерти и неупокоенных душ? Боитесь, что ночью я прийду требовать кровавую дань? Х-ха! …Или наконец поняли, что дорогу в У-Наринну вам уже не найти? Потому что для этого вам придется умереть. Как я. А вы не посмеете. Хотя… не мне вас судить. Не мне за вас решать. Живите своей жизнью, ведь по какой-то причине вы ее выбрали.
Прибежал констебль (бедненький! Не выспалсяяаа! Разбудилиии! Ради какой-тоо!! Прям обнять и плакать!). Голова болит невыносимо. Хочется закрыть глаза и не просыпаться. Но я не имею права уйти со сцены раньше, чем закончится спектакль. Что ж, такова плата…Не спать! Сконцентрироваться на дыхании: короткий неглубокий вдох – задержать дыхание – неглубокий выдох – задержать дыхание… Снова и снова… Грудная клетка почти не движется…
Как хорошо, что вы старательно прячете взгляд в «мокрых» платочках! Как хорошо, что констеблю лень парится над обстоятельствами смерти какой-то заезжей сумасшедшей шлюхи! Инфаркт… всего-то… наверное, что-то принимала… Да-да, она всегда была со странностями! А глаза? А взгляд? Наверное, кололась… или нюхала… У нее и галлюцинации были… какая-то Калифорния…
Бумаги подписаны. Констебль с облегчением удалился под теплый бок своей супруги… или еще чей-то… Я лежу на полу, прикрытая простыней. Не спать! Сконцентрироваться на дыхании!
Прежде чем комнату с трупом закроют, друзьям и близким разрешают попрощаться. О-даа, целый концерт в мою честь! «Она была так молода… красива… такая жизнерадостная… Она делала нас добрее и веселее… не позволяла упасть духом… при взгляде на ее светлое одухотворенное лицо… ее светлая душа больше не с нами… Скорбим… Души наши опустели и разрываются от горя… Какая трагедияяааааа!!!! Мы так любили тебя!!! На кого ты нас покинулааааааааааа!!!!! Аах, мы бедныеее!!!!!!» Кобель заливается слезами, как ребенок, бьется в руках друзей… истерика… депрессия… как я посмела умереть?! Ведь он так меня любил!!! В какой-то миг мне стало его жалко… Но все их слова, их дрожащие от рыданий плечи, их мокрые платочки… «Не имеет значения, что ты говоришь о человеке после его смерти; важно, что ты говорил о нем при жизни». Ведь в ваших эмоциях – ни капли подлинного чувства, они пахнут немытым телом под толстым слоем застарелого грима, грязью и гнильцой. Ведь все это – такая же игра, как и моя смерть: я – труп, они – скорбящие родственники и друзья (хотя в хоре плачущих выделяются и голоса тех, с кем я вообще не общалась «при жизни»!). Положенные ролью слова должны быть сказаны. С надлежащей слезой в голосе и надрывом. Все старательно отыгрывают эпизод (и не забудьте указать об этом в фильмографии!) и упиваются игрой…Мой последний подарок вам, «друзья и близкие», – пьеса «Плач по заблудшей сестре». Наслаждайтесь спектаклем! Жаль, но в вашей жизни я не видела дома, одни только кулисы, за которыми играя живут дети, ходят по сцене на высоких котурнах и во всевозможных костюмах, произносят заученные строки, которые понимают лишь наполовину, но которым фантастически преданы. И дети эти никогда не прекращают игру… и не могут отличить игру от реальности, так как выбранные роли и становятся для них катастрофически реальной реальностью… Но если внюхиваться слишком глубоко, от такой действительности пахнет суррогатом. И, как и суррогат, она отравляет и – убивает.
Все это было наиграно: и любовь кобеля, и сказочное путешествие в страну Фантазию, и трагедия моей смерти. Все это похоже на разыгрывание отрывков из книг, фильмов, а в основном, мультиков и сериалов.
Аплодисменты!!!!
Зал заливается восторженными слезами!!!!!
…Наконец, представление окончено. Труп остался в гордом одиночестве в запертой комнате (еще были дебаты не оставить ли открытым окно, чтобы моя душка могла спокойно отлететь. Окно оставили приоткрытым. За что им огромное СПАСИБО. Также были перерыты мои вещи (!) и отобраны подходящие для торжественного погребения.).
Утром меня похоронят.
…Наступит ночь… Придет время… Я умираю…
Утром меня здесь не будет. Город поверил в мою смерть. Город не держит мертвых.
Ухожу ночью. Тело нещадно ломит после долгого лежания в неудобной позе на дощатом полу. Меня мутит от выпитых таблеток. Ноги подкашиваются, и я едва не падаю. Огромное усилие требуется, чтобы держать себя в руках. Последние кадры. Надо выстоять!
Итак, надо собраться в последний путь. Кажется, в древних верованиях мертвым разрешали взять с собой все самое необходимое для жизни после смерти. Пожалуй, я не откажусь от традиций предков. Нет, много я не беру! В первую очередь – рассмотреть отложенную для мертвенькой меня одежку. Удача! Нет, джинсовая мини-юбка с открытым пузиком, конечно, блядсковатая, в особенности в сочетании с топиком (тряпочка на завязочках), но, думаю, кто-то очень хотел, чтобы я и в смерти соответствовала своему имиджу. Кроме того, в них не будет жарко. Да и за удобные сандалии надо сказать спасибо. С наслаждением сбрасываю старую одежду (как старую шкурку) и переодеваюсь. Мне в голову пришла еще одна очень художественная идея: со смешком раскладываю свои старые вещи на полу там, где я лежала, и старательно придаю им ту же позу. Ура! Как будто моя душка испарилась – и улетела в приоткрытое окно.
Такс, теперь деньги (надо же заплатить старику Харону!): благо их у меня осталось много (надо отдать кобелю должное: он, старательно отыгрывая джентельмена, исправно за меня платил – спасибо, дорогой, – хотя потом и попросил с ним рассчитаться). Теперь, еда в дальний путь (сухари, яблоки и мешочек с кофейными зернами и пластинкой диазолина (еще раз спасибо, дорогой!), чтобы привести себя в норму после таблеток) и питье (термос с горячим душистым кофе). Слуг и лошадей у меня нет (что мне совершенно не мешает). Что еще? Ах да, простыня! Куда порядочному мертвецу без саванчика! В простыню были упакованы мои нехитрые пожитки, и она, скрученная колбаской и завязанная через плечо, сыграла роль рюкзака. В кошельке также разместилась фотка со сворой (на долгую память: «Гадом буду, не забуду!»). Жаль бросать любимые книги и диски, но… нет… Если долго смотреть на любимые когда-то вещи, не хватит духу уйти! Я нежно прощаюсь с тем, что было мне дорого, и верю, что когда-нибудь они вернуться ко мне.
Вот я уже осторожно вылажу в окно (Прощайте! Моя душка отлетает в лучший мир!). Люблю вторые этажи и пожарные лестницы! А там, на сером полу, я оставляю нечто большее, чем старую одежду: там я оставляю свою прежнюю жизнь, к которой мне больше нет возврата, ведь меня зовет дорога в У-Наринну. Там остается и мое удостоверение личности. Там остается сама эта личность, маска, отставшая от лица. И старая отмершая душа (Ведь мы меняем души, не тела!), распластавшаяся среди серой пыли пола. Покойся с миром. Я буду помнить тебя. Я прощаюсь.
Я-другая начинает свой путь в Калифорнию, с заново открытыми глазами (и старой памятью). Меня-другую здесь ничего не держит. Ухожу не прощаясь. По-английски. Или как ночной воришка, если вам так больше нравится. Да, утром вы не найдете тела. Но вы ведь умные: придумаете что-нибудь! А если кто и догадается… Да какая разница! Вам нет отсюда дороги, пока вы не откажетесь от смертельной тяжести тел, пока не смените опцию. И уж в любом случае, ваша дорога не сливается с моей.
Иду, прячась в тени домов, неуловимая, как тень, бестелесная, как тень. Я прячусь лишь от яркого света из окон да единичных прохожих, еще не дошедших до трактира, или уже не дошедших до сортира (распорядок дня прост: вечером – пиво да посиделки у камина). Сдавленные рыдания у одной из стен заставляют резко отпрянуть – я столкнулась с горюющим кобелем. Неужели удача покинула меня? Или это просто финальная сцена? Он смотрит на меня мутными глазами человека, накачанного транквилизаторами.
–Ммэээй! Масик-ик! Ттвоя душша пришла заблать мменя сссобой? Или т останессся ссо ммной? Ммэй! Не оссставляай меняаа! Я уммру бесстяааа!!! Не бери гр… греха на дддушу! Ммээй!!! Нне у-ух-ходииии!!!!!!!!!
Я не хочу слышать этот крик души!!! Я уклоняюсь от протянутых рук и начинаю тараторить первое пришедшее в голову.
–Боги послали меня проститься с тобой. Не ищи меня! Не ходи за мной! Отпусти меня в мое послесмертие! Отпусти, не мучай!! Я не достойна этих слез. Я заслужила смерть. Боги наградят тебя другой любовью, достойнейшей. Если любил меня, отпусти!! Не мучай!!!! Я не достойна тебя… не достойна…аааа!!! – на каждом слове я делаю один шаг назад, а последние и вовсе выкрикиваю, как баньши.
Он все пытается что-то сообразить, сказать… но тут замечает, что я уже поспешно удаляюсь… я уже далеко… он бросается следом… чтобы упасть, запутавшись, пьяный, в собственных ногах… Ему, падающему, кажется, что это я улетаю прочь… в черноту неба…
–Мммэээээй!!!! Не ууходиии!!!… бррросила… ушла… оббманулла… ббб..прок-клятаааааа!!!!……ааа…ааа……
Последнее «ааа» переходит в новую порцию уже затихающих рыданий.
Я бегу прочь, не останавливаясь. Прочь из этого проклятого города, где на пыльном полу еще лежит не погребенная проклятая, заклейменная, обесчещенная, наивная и доверчивая девочка Мэй. Проклятая за то, что гордо отказалась играть предложенную ей популярную роль главной героини, бессмертной возлюбленной главного героя. Проклятая, ибо только проклятие, только порицание и презрение могло позволить ей оказаться вне своры и ее законов. Покойся с миром, маленькая Мэй. Что для тебя их проклятия – такая же игра, как и их любовь!
Коснулись ли меня эти слова? Может быть. Они остались в моей памяти. Навсегда. Они остались во мне не заметной на первый взгляд радиацией вины за истерику кобеля, за его разбитое о мостовую лицо. Эта радиация будет еще долго разъедать мне душу. Они остались шрамом от кислоты, плеснутой на беззащитную способность доверять. И я не должна забывать об этом, хотя это причиняет боль, если хочу остаться собой.
И когда-нибудь я прогоню демонов вины из своей души. Когда-нибудь я найду в себе смелость рассмеяться этим обвинениям и проклятиям в лицо. Как нашла в себе силы порвать нити – и поехать в Калифорнию.
Ты не властен надо мной. И власть вины я тоже у тебя отберу. Со временем. Я буду свободна! Я уже свободна!
…….
Сделать шаг за черту города-трясины. Прочь от падающих существ в тряпье, гремящих по мостовым стальными цепями… Один шаг, чтобы…
… увидеть над головой шатер безбрежного, как море, неба, а не серый пыльный полог. Звезды так близко! Зови их! Прикасайся рукой!
… ощутить… разогретый асфальт под ногами… ветер на лице, доносящий едва уловимый, дразнящий дух океана… кружит голову… смешивается сладостью, горечью и солью на губах… оседает каплей драгоценных духов на коже… запах дороги… аромат придорожных трав… Они разлиты в воздухе. Драгоценной влагой. Пей же! Пей! Это твой глоток воды, необходимый для путешествия…
… услышать ночь… Это как симфония…
Свободна!!!!
Меня ждет моя Калифорния, моя любовь, мое Я. Ждет и зовет ее небо. Хочет меня, тянется ко мне. Вены наливаются синевой. У меня под кожей передозировка небом LA.
…Трасса под моими ногами. Музыка автомобиля. Красавец Бентли GTC. Глаза хищника. Ветер заблудился в волосах.
– Девушка, Вас подвезти? – волшебный голос, разливающийся по жилам долгожданным теплом и покоем.
Мне нравится этот голос… И страшно поддаться чарам его владельца. Страшно опять свернуть со своей дороги с очередным…
Так зачем же я остановилась у притормозившего авто?
Потому что всегда есть надежда, что пронесет, образуется, будет пучком. И мы были знакомы когда-то… в Золотое Время. И у него теплые и добрые глаза. И в его авто играл один из моих любимых дисков... Потому что нам обоим хотелось верить, что мы наконец нашли друг друга. Подходящих спутников. Навсегда.
…Ведь так проще: закрыть глаза и жить в мире, где твое Слово – Бог. Не продолжать болезненные поиски, бесплодные вопрошания. Не ждать, теряя по кусочкам разум и душу от невозможности пришпорить время, оседлать время, изменить изматывающему ожиданию с действием… А действие? Метод проб и ошибок… ожогов, обморожений, переломов, ран (огнестрельных, рваных, резаных, колотых, отравленных и т.д. и т.п.), сотрясений мозга и терминальных состояний. Список можно продолжать до бесконечности. А в результате – инвалидность, ущербность, боль. И разъедающие щупальца ненависти и страха. Страха сделать новый шаг и – провалиться. Опять. И понять, что уже никогда ничего не вернуть и не изменить. Это приговор….
Но приговоренный надеется на помилование, на лазейку среди беспощадных зубов всеядного и беспристрастного закона (а не все ли равно кого? Главное, желудок набит)...
И мы надеялись отыскать в друг друге ВЫХОД из лабиринта и продолжение дороги. Так просто. Закрыть глаза – и поверить этим рукам, этому голосу. Только не думать, что будет дальше. Что будет, если это – ошибка, игра смеющегося над твоими потугами Лабиринта. А зубы уже смыкаются. Неет, не на горле (слишком быстро), на кистях, на щиколотках, или лучше сразу по локоть?
Не думать! От мыслей так болит голова…
В конце-концов, какой-то шаг надо сделать. И какого-то спутника я должна найти. А этот мне симпатичен. И почти знаком. Так почему бы и нет?
– А Вы уверены, что нам по пути?
– Ты ведь едешь на запад, в страну Свободы? А эта трасса прямая. К тому же, я знаю дорогу. Да и скучно идти в одиночестве.
– И то правда… Отлично, – перейти Рубикон, рискнуть, наплевать на страхи и последствия. «Я свободна! Я делаю, что хочу!» Какая разница, что я вновь позволяю кому-то нести, вести, везти меня, а не двигаю своими двумя? Какая разница, что советуют доверять тем, кто ищет дорогу, а не тем, кто утверждает, что нашел ее?
Он выходит из машины и протягивает мне руку, которую я принимаю, как пловец, решившийся на прыжок в ледяную воду, вопреки агонизирующим воплям чувства самосохранения. Сорок дней давно справили… Я уже говорила?
…Сознание плавится от жара асфальта под ногами, от полуденного безумного солнца, от огня, плещущегося в его глазах. «Совершить поездку… Обнажиться под полуденными небесами… Слиться с асфальтом под ногами… Стать льдом в воде… перемешанным… Танцем звезд за тонкими веками… Жаром пушки… Симфонией… Взорваться в небе Калифонии… Пробудиться ото сна… От жизни кружиться голова…» Безумная песня в моей голове, в моей крови, в каждой трепещущей клеточке тела. Привела меня на усыпанную золотом дорогу в страну Свободы. Наполняет меня нестерпимым жаром. Я – асфальт под ногами. Я – рык заводящегося мотора. Я – скорость. Я – жаркая темнота пушечного дула. Я – плавящееся безумное ядро, летящее прямо в солнце, достигающее звезд. Я – симфония. Выстрела.
Машина с двумя отчаянными несется по дороге. Вперед. Куда? В Калифонию ли? Доедут ли? По той ли дороге? Как Колумб, искавший Индию и обманувшийся sex appeal Америкой…
В моей крови еще гремит эхо выстрела. Куда упадет ядро? Кому принесет гибель моя очередная глупость? Опять…

@музыка: Mylene Farmer California

@настроение: Дощ

@темы: щоденники, Із зошита, що потрапив у зливу, Сюита

---

Стара-стара, латана-перелатана історія...

Був колись і такий березень... Зараз думаю, що не зі мною
«Смотрю в окно и вижу дом…» (Г. Л. Олди, «Одиссей, сын Лаэрта»)
Алмаз. Холодный. Далекий. Solus. Серое-серое небо.
Черные, угольные, чернильные, акварельные тени. Острые росчерки пера. Отрывистые мазки кисти. Деревья.
Тонкие, прозрачно-серые трубочки капельницы. Ломкие сосуды, лопнувшие от холода. Вены парковых дорожек.
И золото. Бесчисленные слитки золота под ногами. Тусклого. Брошеного. Палые листья.
И дом. Серый, как одинокое небо. Брошенный, как листья. Как забытая в песочнице игрушка. Игрушка осеннего дождя. Ребенка без детства.
Запустение.
И тишина.
Только тихий-тихий шорох листьев. Шорох-плач. Шорох-печаль. Только черная ткань, трепещущая меж изломанных линий деревьев – одинокая гостья заброшенного парка. Длинная черная юбка взметает охапки листьев.
Замерла. Меж ветвей – качели. Сидение, словно парчей, устлано листьями.
Сердце больно ударилось о прутья ребер. И остановилось.
Эти качели... Этот парк!
Смела листья. Села. Потерянно осмотрелась. И с силой оттолкнулась. Еще. Еще! Выше! Выше! Взлететь!
Ветер сорвал маленькую шляпку с густой вуалью, разметал длинные косы. Цвета листьев под ногами.
…Так уже было. Сердце замерло в вышине и камнем упало вниз. Уже не подняться…
Так уже было… Сильные руки, раскачивающие качели. Еще! Еще! Ее смех. Высоко в небе. Прозрачном и безоблачном, как ее голубое платье.
… Протяжно скрипят качели. Им уже не летать. Им остались лишь воспоминания…
….Эта комната. Бальный зал.
Это было так давно. Теперь этим домом владеет темнота. И тишина.
Стены, затерянные в тенях и паутине. Рассохшийся паркет. Пианино у окна. Серое. Желтые клавиши. Mертвые. Их голос – протяжный скрип заржавевших качелей. Огромное окно с видом на парк. Серое. Только черные разводы деревьев вдали. Только размытые иероглифы тушью на бледном лице. Тоска.
Водит пальцем по стеклу. Стыдливо прикрывает рукой. Стыдливо? Нет. Так закрывают глаза умершим… И только потерянное отражение в сером осколке зеркала успевает заглянуть в глаза мертвецу.
…аmо.
Идет по залу. Устало шуршит юбка. Листья хрустят под ногами. Чуть трепещут обрывки. Писем. Книг. Газет. Осколки зеркала. Стекла. Серые. И только посреди этого – ее черная тень. Так уже…
И где-то в глубине души зарождается песня. Та же песня – прерванный полет. Танец теней. Темнота….
La lumière est invisible а nos yeux
C'est ce qu'ils disent en silence quand ils sont deux
Hommes et femmes de pierre аux destins sans gloire
Mal étreints, trop fiers
J'entends... L'absence d'eux...
Derrière les fenêtres
Des vies, longtemps, se perdent
Derrière les fenêtres j'envie des mondes qui ressemblent aux songes
Derrière les carreaux tombent en lambeaux des êtres
Derrières les pâleurs, on sait qu'un
Сœur va naître ou disparaître…
Так уже было. Музыка. Рука на талии. Скользят тени. Трепещут губы. Их губы. Вместе.
… Все повторяется. Скользит одинокая тень среди пожелтевших обрывков юности. Ведомая той же музыкой. Но… нет тех рук – удерживающих, ведущих, любящих. Все чаще сбивается с такта. Спотыкается об обломки. Упавшая с высоты небес.
Зачем пришла сюда? Зачем?! Здесь все умерло. Здесь ничего нет. И ничего не будет. Не будет там, где нет… его.
Замирает. Музыка затихает …набирает новый виток.
Так уже было. Зал, скрытый тенями. И танцующая фигура, всего лишь одна из теней. Одна. Solo.
Он пришел – и зажег свечи. Пришел, потому что позвала.
А потом он вернулся домой. Только гость. Прохожий. Чужой.
«Знала, что темнота – это Solo. И позвала его. Не было сил ждать. И искать ответ на вопрос: «Кто позовет тебя? Кто подарит тебе небо? Тебе…скорбь…» – подобрала пожелтевший лист с пола. Бережно разгладила. Положила на пианино.
Знала. Но все равно ушла. Ушла, ведомая. Бросила дом. Умирать.
Знала теперь. Тихо-тихо шептала музыка. Шептались тени. «Он не бросал. Он просто вернулся домой. Вернись и ты! Тут так пусто. Так одиноко. Только пыль и тишина!»
Обернулась. Зеркало. И в зеркале тень. Бледное лицо. Серые глаза. Акварель.
Оглянулась вокруг. Погруженный в тени дом. Дом, который не помнила и не знала. Ушла обживать другой. Дом, который лишь мимолетно осветили свечи. Спасибо...
Таинственный дом. Заброшенный дом. Дом с призраками. Ее дом…
… Комната. Застеленная бело-серыми покрывалами. Ничего не было? Ничего не будет?! Но что, если…
Наверное, там в маленьком ларчике на дне души еще живет любопытство…
Прикоснулась к покрывалу – и сорвала его…
Обошла дом, сдергивая покрывала, удивляясь, улыбаясь, танцуя, плача…
[Светотени ластились к ногам. Котята. Серые, полосатые игруньи. Танецевали…]
…зажигая свечи, вытирая пыль, выметая мусор и бережно собирая книги и письма. Ее книги. Ее память. Ее дом.
Эта комната – бальный зал.
За окном, в густой морской синеве неба, – снежинки. Балерины. Дамы в вечерних платьях. Деревья в обрамлении снега – кавалеры. Черные фраки, белые манишки и воротнички.
А внутри – бал. Яркие, теплые огни. Медовый паркет в сполохах свечей. Искристое шампанское. Рубиновое вино. Шлейф духов. Музыка. Смех. Танцующие пары. Старые друзья. Hовые знакомые. И светловолосая девушка в белом.
… Des amants qui sont tranquilles а leurs fenêtres
Hommes et femmes dignes
Je voudrais rencontrer vos ombres
Parler a vos âmes…
Утро. Прозрачное. Солнечное.
Пианино блестит свежим черным лаком. Солнце искрится в бокале с апельсиновым соком. В прозрачной вазе расцвела ветка японской сливы – тянется к окну.
А за окнами – небо. Прозрачное. Прохладный ветер с едва уловимыми нотами чего-то… Свобода. Танец, когда тебя никто не видит. На грани между зимой и весной.
Подула на прозрачное стекло – и на нем выступили слова, легкие, как это утро, чистые, как это небо, - Amo me.
Улыбнулась.
P.S. Мы свободны, любимый! Спасибо тебе и удачи!
Kathellynn.
12.03.2006
9.01.2007

В тексте использованы песня Mylene Farmer “Derriere les fenetres” и отрывки текстов А.Г. Парфеновой. Большое спасибо авторам!
Также хочу поблагодарить всех, принявших участие в судьбе этого текста: Кору, Влада, Гаянэ, Вадима, а также Чигринец Ольгу Владимировну и группу 112а КНЛУ. Особая благодарность An Cherry за перевод текста песни Mylene Farmer.

@музыка: Mylene Farmer “Derriere les fenetres”

@настроение: Дощ

@темы: Із зошита, що потрапив у зливу, Сюита