18.10.2009 в 16:56
Пишет CaerRynn:Камушек. История метаморфоз
У дороги лежал камень. Небольшой такой камушек, может метра два в высоту, и четыре в обхвате. Это был еще совсем юный камень, отколовшийся от матушки-горы всего пару поколений назад. Даже еще не оброс густо лишайниками — так, пару пятнышек на затененном боку... Когда он откололся от материнского бока, ему было весело — с ветерком нестись по склону, обгоняя более медлительных товарищей, перепрыгивать через плавные ручейки лавовых сестренок, подминать почву и растительность.
читать дальше=А потом гора перестала говорить...А потом гора перестала говорить, и, сказав последние наставления своим каменным детям, уснула на следующие поколения. Под ветрами, солнцем и дождями ее лик постепенно сглаживался и умиротворялся, и уже через пол поколения ничто в ее тихом облике не напоминало ту огненную мать, что их, камней, породила. Тогда впервые Камушек ощутил одиночество.
И ему стало страшно. Он с тоской наблюдал год за годом за тихой горой, и к нему приходила мысль, что гора больше никогда не пробудится. От этого он начинал гневаться и трескаться, если это была жаркая пора, или меланхолично вздыхать и осыпаться песком под ветрами и снегом в холодное время. Постепенно он начал понимать, что его облик тоже меняется, и гора, пробудившись, уже не узнает в обомшелом старце своего далекого сына.
Смутно он помнил, что чуть выше есть его братья — такие же каменные сыны, но никто из них не мог никак послать весточку другому.
Так проходили год за годом. Камень все ярился, вздыхал и грустил, а вокруг него прорастали травы и кусты. Эта говорливая братия раздражала Камушек, и поэтому если какая-то глупая травка норовила прорасти слишком близко от него, или даже, подумать только! на нем, Камень не терпел такого, и намеренно стряхивал с себя и душил нахала. Кидал особо густую тень на него, и засыпал песком, которого вокруг уже довольно скопилось.
И растения уходили. Не хотели гибнуть из-за желчности какого-то валуна, который, на самом деле, всего лишь надменный и черствый выскочка! Ведь, правда?
А Камушку от этого становилось только горше... Ведь и рад бы он обществу этих глупых суетных болтунов, но что же сделать...
Проходили годы... И вот, однажды на его шершавую шкуру, туда, где была такая смешная трещинка, облепленная красными и желтыми лишайниками, где по весне иногда журчит веселый и звонкий ручеек, напевая такую смешную песенку... На его шкуру шальной ветер принес семечко. Камушек не успел его разглядеть. Но вроде бы оно было маленькое, не больше песчинки, с разлапистыми крылышками вертолетиком, уже изрядно потрепанными — видно семечко летело издалека. А еще это семечко было ярко-красного цвета, и с маленькой черной точкой у основания, что делало его похожим на искорку того огня, что когда-то так громко говорил с Камушком голосом матушки-горы. Сонно, по причине первого теплого весеннего солнца, Камушек подумал, что наверно это особое семечко, из которого должна вырасти необычная трава. Интересно, думал камень, откуда это семечко? И почему от него веет той теплотой, которой согревала нас Гора?
Поэтому Камушек не стал стряхивать с себя семечко. А оно и было радо. Уже через полсезона, оно пустило корешок и пару маленьких листочков. Пока еще юная и почти безмолвная травка тихо шептала о чем-то своем, то удивленно, то радостно. А Камушек уже чувствовал теплоту, исходящую от Травки. Потому что когда он наблюдал за прозрачно-зеленым трепетом листочков, чувствовал, как тоненький корешок щекочет ему спинку, он снова ощущал, что он не одинок. И ему от этого было тепло и приятно. Не так тепло, как, бывает, солнышко нагреет — шкурка теплая, а нутро холодное и стылое, как самой темной и холодной ночью, а так тепло, как греет огонь гору — снаружи только чуть тепленький, а внутри раскаленный и энергичный. С таким теплом и снег вокруг тебя тает и ручейками сплывает, с таким теплом не страшно и в самую холодную ночь.
Стал Камушек оберегать Травку: не давал дождям вымыть его из трещинки, ну а потом оно там закрепилось и само не давало себя смыть, и не давал птицам склевывать его нежное тельце — сманивал их подальше вкусной солью, которую выгонял из своего тела, и жучками-червячками, которые иногда выводились среди лишайников. А травка ему за это отвечала теплыми словами и радостными мыслями. Так они встретили самую теплую пору, так они встретили холода... Постепенно травка набирала силы, и говорила все разборчивее. О том, что солнце так сладко светит, о том, как приятно жить и встречать теплый ветер в листочках, о том какой у него хороший друг Камушек, и как хорошо смотрятся блестки соли на его темной от дождя и светлой на солнце шкуре. И так было приятно слушать это Камушку, что он впускал Травку все глубже в себя. Ты же всегда будешь со мной? — Говорил он травке. Буду, — отвечала травка, — всегда буду.
Зарядили дожди, светлых дней становилось меньше, и Травка становилась вялой и сонной. Ее листочки окрашивались желтой каемкой, или вовсе опадали. Камушек начинал тревожиться, не случилось ли с его другом беды, но травка отвечала, что все нормально, не надо волноваться, просто холодно и хочется спать. А когда выпал первый снег, она уснула. Но не было в этом сне безжизненности как в лишайниках, просто медленные-медленные мысли о солнце и тепле. Камушек согревал друга своим теплом, укрывал листвой и снегом, и ждал теплых дней.
И, наконец, они пришли. Солнце поднялось высоко, растопило снега и льды, пробудило травы и деревья, и Травку тоже. Прошло пару дней, и она подняла новые юные листочки. Камушку даже показалось, что Травка стала такой же юной, как и прошлым теплом, но когда она запела, понял что это не так. Она стала еще энергичнее, окрасилась в новые сочные цвета, даже с рыжинкой, и звеня сочными блестящими листиками, она пела о солнце, далеких странах и мирах, про которые шуршал ветер, о глубинах земли и огне, который ее согревает, о звонких водах, плавных водах, небесных водах... Она пела о грозе, граде, молниях, народах населяющих небесную синь... Камень слушал ее пение, и ему становилось интересно, что же это за народы, как они там живут, как блестит под лучами солнца океан, что такое рыба, и как ей удается не раствориться в воде. Так прислушиваясь к Травке, он не заметил, как в нем разгорелся какой-то новый, неведомый еще до этого огонь. Теплый и согревающий, не опаляющий, а как бы делающий его больше — огонь роста и познания.
Когда вновь пришли дожди, травка снова уснула, а Камушек, прислушавшись к себе, понял, что в эту зиму ему будет еще теплее согревать ее, что ему в нем самом зародилось нечто, выкристализировалась какая-то сущность. И от этого он чувствовал себя еще целостнее, еще больше и лучше. Все время холода, пока Травка спала, он думал о глубинах земли, об огне, о плавных сестренках, молчаливых и спокойных в эту пору. Он строил планы и рассказывал спящей Травке сказки о каменной жизни.
И вновь солнце сделало оборот и вернулось тепло. Травка проснулась и стремительно пошла в рост, выпустив несколько листочков, еще более темных и, каких-то, красно-бурых на стебельках и пламенно-красных с зеленью — на самой листве. Камень радостно поприветствовал ее пробуждение, и начал оживленно рассказывать все то, что он передумал во время холодов. Травка нежно отвечала ему, и это была какая-то новая нежность. Прошло еще полсезона, и она выпустила несколько ярко желтых, с синей середкой и оранжевым краем бутончиков. Что это? — спрашивал камень. Цветы — отвечала Травка.
В это тепло она пела о жизни. О травах и радости собирать соки, о живых камнях, деревьях, реках. О том, что жизнь есть в каждой былинке: и в самой малой, и в самой большой частице мира. О том, как радостно и сладко продолжать жить. Камень вторил ей в ее словах, потому что они так напоминали ему слова матушки-горы. А когда распустились цветы Травки, на них начали слетаться бабочки и пчелы, и, собирая пыльцу и нектар, уносили с собой строчки совместных песен Травки и Камушка.
Пришла жара, и наверно это было самое жаркое время, которое встречал Камушек. Или ему так казалось. Лепестки цветов Травки опадали и, пламенея от скрытого в них тепла, рассыпались тонким белым пеплом, а вместо них, на стебельках начали разрастаться коробочки-фонарики: сначала зеленые, потом желтые, и с приходом новых дождей и холодов они становились все темнее, а их стенки — прозрачнее. Когда же зарядили дожди, они стали прозрачными и как бы наполненными внутренним светом. Камушку нравилось ощущать их тепло, которое так хорошо резонировало с его скрытым теплом, и слушать, как тарахтят, перекатываются маленькие зернышки в коробочках. Казалось, что там сидят маленькие искорки, которые ждут, не дождутся, когда же их выпустят пламенеть наружу. И даже в самые лютые холода их смех и тарахтение не прекращалось, а снег, касаясь стенки коробочки, таял и теплой водой стекал на бока камня. Камню даже показалось, что в этот раз Травка вообще почти не спала, а так, дремала чуть-чуть, приглядывая за своим неугомонным потомством. Да и Камушку было как-то не до сна, он думал о том, что пробудилось в нем самом, и что так ярко греет его в эти лютые холода.
И вновь пришло тепло. Только в этот раз, Травке не надо было выбрасывать новые листочки, и прорастать глубже. Она жадно и почти молчаливо подставила коробочки-фонарики под яркие лучи солнца и...
... яркий неугомонный фонтан пламени вырвался из своего плена. Трескались коробочки, и взлетали в теплых потоках, на языках огня маленькие тоненькие семечки, расправляя еще более тонкие и прозрачные крылышки.
А Камушек тоже чувствовал этот огонь, он тоже горел в ярком и радостном пламени, которое так напоминало то пламя и ту радость, с которой он скакал по склону горы. И ему казалось, что еще чуть-чуть, и он не выдержит, рассыплется мириадами песчинок, которые понесет ветер, в луга, или в моря... И от этого ему становилось еще радостнее. Вдруг он почувствовал, что действительно раскалывается, рассыпается, как будто стряхивает с себя старую шкуру...
* * *
У дороги, на мелких валунах сидело существо. Может даже человек. А что, две ноги, две руки, одна голова на плечах. Смешливое лицо с глазами, ушами, носом и ртом.
А в ладони оно сжимало горсть маленьких тонких зернышек, красненьких, с крылышками вертолетиком, и маленькой черной точкой у основания, как будто это искорки подземного огня.
18.10.2009
А теперь скажите, кто это получился в конце... -___О
URL записиУ дороги лежал камень. Небольшой такой камушек, может метра два в высоту, и четыре в обхвате. Это был еще совсем юный камень, отколовшийся от матушки-горы всего пару поколений назад. Даже еще не оброс густо лишайниками — так, пару пятнышек на затененном боку... Когда он откололся от материнского бока, ему было весело — с ветерком нестись по склону, обгоняя более медлительных товарищей, перепрыгивать через плавные ручейки лавовых сестренок, подминать почву и растительность.
читать дальше=А потом гора перестала говорить...А потом гора перестала говорить, и, сказав последние наставления своим каменным детям, уснула на следующие поколения. Под ветрами, солнцем и дождями ее лик постепенно сглаживался и умиротворялся, и уже через пол поколения ничто в ее тихом облике не напоминало ту огненную мать, что их, камней, породила. Тогда впервые Камушек ощутил одиночество.
И ему стало страшно. Он с тоской наблюдал год за годом за тихой горой, и к нему приходила мысль, что гора больше никогда не пробудится. От этого он начинал гневаться и трескаться, если это была жаркая пора, или меланхолично вздыхать и осыпаться песком под ветрами и снегом в холодное время. Постепенно он начал понимать, что его облик тоже меняется, и гора, пробудившись, уже не узнает в обомшелом старце своего далекого сына.
Смутно он помнил, что чуть выше есть его братья — такие же каменные сыны, но никто из них не мог никак послать весточку другому.
Так проходили год за годом. Камень все ярился, вздыхал и грустил, а вокруг него прорастали травы и кусты. Эта говорливая братия раздражала Камушек, и поэтому если какая-то глупая травка норовила прорасти слишком близко от него, или даже, подумать только! на нем, Камень не терпел такого, и намеренно стряхивал с себя и душил нахала. Кидал особо густую тень на него, и засыпал песком, которого вокруг уже довольно скопилось.
И растения уходили. Не хотели гибнуть из-за желчности какого-то валуна, который, на самом деле, всего лишь надменный и черствый выскочка! Ведь, правда?
А Камушку от этого становилось только горше... Ведь и рад бы он обществу этих глупых суетных болтунов, но что же сделать...
Проходили годы... И вот, однажды на его шершавую шкуру, туда, где была такая смешная трещинка, облепленная красными и желтыми лишайниками, где по весне иногда журчит веселый и звонкий ручеек, напевая такую смешную песенку... На его шкуру шальной ветер принес семечко. Камушек не успел его разглядеть. Но вроде бы оно было маленькое, не больше песчинки, с разлапистыми крылышками вертолетиком, уже изрядно потрепанными — видно семечко летело издалека. А еще это семечко было ярко-красного цвета, и с маленькой черной точкой у основания, что делало его похожим на искорку того огня, что когда-то так громко говорил с Камушком голосом матушки-горы. Сонно, по причине первого теплого весеннего солнца, Камушек подумал, что наверно это особое семечко, из которого должна вырасти необычная трава. Интересно, думал камень, откуда это семечко? И почему от него веет той теплотой, которой согревала нас Гора?
Поэтому Камушек не стал стряхивать с себя семечко. А оно и было радо. Уже через полсезона, оно пустило корешок и пару маленьких листочков. Пока еще юная и почти безмолвная травка тихо шептала о чем-то своем, то удивленно, то радостно. А Камушек уже чувствовал теплоту, исходящую от Травки. Потому что когда он наблюдал за прозрачно-зеленым трепетом листочков, чувствовал, как тоненький корешок щекочет ему спинку, он снова ощущал, что он не одинок. И ему от этого было тепло и приятно. Не так тепло, как, бывает, солнышко нагреет — шкурка теплая, а нутро холодное и стылое, как самой темной и холодной ночью, а так тепло, как греет огонь гору — снаружи только чуть тепленький, а внутри раскаленный и энергичный. С таким теплом и снег вокруг тебя тает и ручейками сплывает, с таким теплом не страшно и в самую холодную ночь.
Стал Камушек оберегать Травку: не давал дождям вымыть его из трещинки, ну а потом оно там закрепилось и само не давало себя смыть, и не давал птицам склевывать его нежное тельце — сманивал их подальше вкусной солью, которую выгонял из своего тела, и жучками-червячками, которые иногда выводились среди лишайников. А травка ему за это отвечала теплыми словами и радостными мыслями. Так они встретили самую теплую пору, так они встретили холода... Постепенно травка набирала силы, и говорила все разборчивее. О том, что солнце так сладко светит, о том, как приятно жить и встречать теплый ветер в листочках, о том какой у него хороший друг Камушек, и как хорошо смотрятся блестки соли на его темной от дождя и светлой на солнце шкуре. И так было приятно слушать это Камушку, что он впускал Травку все глубже в себя. Ты же всегда будешь со мной? — Говорил он травке. Буду, — отвечала травка, — всегда буду.
Зарядили дожди, светлых дней становилось меньше, и Травка становилась вялой и сонной. Ее листочки окрашивались желтой каемкой, или вовсе опадали. Камушек начинал тревожиться, не случилось ли с его другом беды, но травка отвечала, что все нормально, не надо волноваться, просто холодно и хочется спать. А когда выпал первый снег, она уснула. Но не было в этом сне безжизненности как в лишайниках, просто медленные-медленные мысли о солнце и тепле. Камушек согревал друга своим теплом, укрывал листвой и снегом, и ждал теплых дней.
И, наконец, они пришли. Солнце поднялось высоко, растопило снега и льды, пробудило травы и деревья, и Травку тоже. Прошло пару дней, и она подняла новые юные листочки. Камушку даже показалось, что Травка стала такой же юной, как и прошлым теплом, но когда она запела, понял что это не так. Она стала еще энергичнее, окрасилась в новые сочные цвета, даже с рыжинкой, и звеня сочными блестящими листиками, она пела о солнце, далеких странах и мирах, про которые шуршал ветер, о глубинах земли и огне, который ее согревает, о звонких водах, плавных водах, небесных водах... Она пела о грозе, граде, молниях, народах населяющих небесную синь... Камень слушал ее пение, и ему становилось интересно, что же это за народы, как они там живут, как блестит под лучами солнца океан, что такое рыба, и как ей удается не раствориться в воде. Так прислушиваясь к Травке, он не заметил, как в нем разгорелся какой-то новый, неведомый еще до этого огонь. Теплый и согревающий, не опаляющий, а как бы делающий его больше — огонь роста и познания.
Когда вновь пришли дожди, травка снова уснула, а Камушек, прислушавшись к себе, понял, что в эту зиму ему будет еще теплее согревать ее, что ему в нем самом зародилось нечто, выкристализировалась какая-то сущность. И от этого он чувствовал себя еще целостнее, еще больше и лучше. Все время холода, пока Травка спала, он думал о глубинах земли, об огне, о плавных сестренках, молчаливых и спокойных в эту пору. Он строил планы и рассказывал спящей Травке сказки о каменной жизни.
И вновь солнце сделало оборот и вернулось тепло. Травка проснулась и стремительно пошла в рост, выпустив несколько листочков, еще более темных и, каких-то, красно-бурых на стебельках и пламенно-красных с зеленью — на самой листве. Камень радостно поприветствовал ее пробуждение, и начал оживленно рассказывать все то, что он передумал во время холодов. Травка нежно отвечала ему, и это была какая-то новая нежность. Прошло еще полсезона, и она выпустила несколько ярко желтых, с синей середкой и оранжевым краем бутончиков. Что это? — спрашивал камень. Цветы — отвечала Травка.
В это тепло она пела о жизни. О травах и радости собирать соки, о живых камнях, деревьях, реках. О том, что жизнь есть в каждой былинке: и в самой малой, и в самой большой частице мира. О том, как радостно и сладко продолжать жить. Камень вторил ей в ее словах, потому что они так напоминали ему слова матушки-горы. А когда распустились цветы Травки, на них начали слетаться бабочки и пчелы, и, собирая пыльцу и нектар, уносили с собой строчки совместных песен Травки и Камушка.
Пришла жара, и наверно это было самое жаркое время, которое встречал Камушек. Или ему так казалось. Лепестки цветов Травки опадали и, пламенея от скрытого в них тепла, рассыпались тонким белым пеплом, а вместо них, на стебельках начали разрастаться коробочки-фонарики: сначала зеленые, потом желтые, и с приходом новых дождей и холодов они становились все темнее, а их стенки — прозрачнее. Когда же зарядили дожди, они стали прозрачными и как бы наполненными внутренним светом. Камушку нравилось ощущать их тепло, которое так хорошо резонировало с его скрытым теплом, и слушать, как тарахтят, перекатываются маленькие зернышки в коробочках. Казалось, что там сидят маленькие искорки, которые ждут, не дождутся, когда же их выпустят пламенеть наружу. И даже в самые лютые холода их смех и тарахтение не прекращалось, а снег, касаясь стенки коробочки, таял и теплой водой стекал на бока камня. Камню даже показалось, что в этот раз Травка вообще почти не спала, а так, дремала чуть-чуть, приглядывая за своим неугомонным потомством. Да и Камушку было как-то не до сна, он думал о том, что пробудилось в нем самом, и что так ярко греет его в эти лютые холода.
И вновь пришло тепло. Только в этот раз, Травке не надо было выбрасывать новые листочки, и прорастать глубже. Она жадно и почти молчаливо подставила коробочки-фонарики под яркие лучи солнца и...
... яркий неугомонный фонтан пламени вырвался из своего плена. Трескались коробочки, и взлетали в теплых потоках, на языках огня маленькие тоненькие семечки, расправляя еще более тонкие и прозрачные крылышки.
А Камушек тоже чувствовал этот огонь, он тоже горел в ярком и радостном пламени, которое так напоминало то пламя и ту радость, с которой он скакал по склону горы. И ему казалось, что еще чуть-чуть, и он не выдержит, рассыплется мириадами песчинок, которые понесет ветер, в луга, или в моря... И от этого ему становилось еще радостнее. Вдруг он почувствовал, что действительно раскалывается, рассыпается, как будто стряхивает с себя старую шкуру...
* * *
У дороги, на мелких валунах сидело существо. Может даже человек. А что, две ноги, две руки, одна голова на плечах. Смешливое лицо с глазами, ушами, носом и ртом.
А в ладони оно сжимало горсть маленьких тонких зернышек, красненьких, с крылышками вертолетиком, и маленькой черной точкой у основания, как будто это искорки подземного огня.
18.10.2009
А теперь скажите, кто это получился в конце... -___О