Последний бенефис старой истории

[Llynn]

"Зів'ялі квіти викидають" (с Ірен Роздобудько). А что делать со старыми историями 3й свежести (2006 года выпуска)?

Ария, Возьми мое сердце

блукаюча блискавка
зустріла липу
зупинилася зігріти одиноку...
Борис Дабо-Ніколаєв

Ария
ВОЗЬМИ МОЕ СЕРДЦЕ
Слепая ночь легла у ног
И не пускает за порог.
Брожу по дому, как во сне,
Но мне покоя нет нигде.
Тупая боль пробьет висок –
И пальцы лягут на курок,
А в зеркалах качнется призрак. Призрак любви.
Припев:
Возьми мое сердце!
Возьми мою душу!
Я так одинок в этот час, что хочу умереть.
Мне некуда деться.
Свой мир я разрушил.
По мне плачет только свеча на холодной заре.
Ты умерла в дождливый день.
И тени плыли по воде.
Я смерть увидел в первый раз,
Ее величие и грязь.
В твоих глазах застыла боль –
Я разделю ее с тобой.
А в зеркалах качнется призрак. Призрак любви.
Припев.
Я слышу утренний колокол:
Он славит праздник
И сыплет медью и золотом.
Ты теперь в царстве вечного сна.
Я слышу утренний колокол:
Он бесов дразнит,
И звоном небо расколото.
На земле я люблю лишь тебя!
Возьми мое сердце…

В этой части так же использованы мотивы из песен Арии «Закат» и «Пытка тишиной». Большое спасибо.
А также темы Лады Лузиной, А. Г. Парфеновой и отрывки стихов Н. Первухиной и М. Семеновой. Без них это было бы невозможным…

Дорога.
Капли душистого персикового сока. Роскошное лукавое золото течет сквозь пальцы, ускользает, опаляя огнем, желанием, сладкими обещаниями. Каплями крови срывается с пальцев, уходит в песок. Не удержать. Скольких уже не удержали? Не спасли? Обманули? Разрываются объятия, оставляя затихающий жар и клятву вернуться.
Течет пурпурная река, уносит песчинки людей в закат.
Это последние лучи солнца. Земля упивается ими, захлебывается, не может насытиться, умрет, если они не вернутся утром. Щемящая последняя ласка перед долгой разлукой на крыльях серой птицы с пугающими, обманчивыми, жадными глазами мрака и холодной чернильной кровью.
Но это потом, а пока солнце и земля еще цепляются друг за друга. Нежность? Страсть? Смертельная хватка врага? Разрываются объятия, щедро одаряя землю золотом и кровью.
Дорога на закат. Красиво…
Последние лучи солнца на моих губах, на гребне облаков, на стекле авто, на ленте дороги, в глазах моего спутника – горько-сладкое золото. Мускат. Разливается по телу благодатным теплом. Играет яркими красками и полутонами. Красиво!!!!!!! Ауте , как красиво! И я пьяна этой красотой. И я жадно впитываю последние капли. И я не могу остановиться. И я теряю голову. И я счастлива.
Пьяна и счастлива. [Как же я нуждалась в этом чистом тепле, в чуть терпкой влаге на губах, в свежих красках! После серости и пресноты Бездорожья. После влажных (и холодных, боги, каких холодных!) поцелуев Тедди Беа . Может, хоть это солнце согреет ледяное тело и укрытую снегом душу той, что умерла? Может…]
Это все беспросветность и облезлые краски Бездорожья и мое одиночество, с застывшей улыбкой и тоской в глазах, среди стольких друзей. Это все усыпанная золотыми звездами дорога в Калифорнию. Это просто солнечный мускат плещется в моей голове и в его глазах. Они ударили мне в голову.
Позволяю себе плыть в обжигающих золотистых волнах, алых сполохах, его медовых глазах… Не думать. Не бояться. Не защищаться от золотого горячего цунами. Стать лишь еще одной щепкой в руках волны, лишь еще одной каплей в безумном море.
Пьяна и счастлива…
Может, он тоже был пьян. Может, он прочитал призыв в моей безумной улыбке. Может, тоже искал выход из Безнадега.ru…
…Да, искал… Пытка тишиной и пустотой. Тоска, испитая до дна. Пусто. Пусто! Не за что зацепиться, нечем плыть, негде плыть. Это он сам испит. До самого дна. Белой девушкой […Ей так хотелось напиться ощущениями. Живыми. Заполнить красками выхолощенную белизну души]. И брошен ею…
…Беспросветно-пьяные ночи, похмелье по утрам и снова пьяное забытье. В хрущевке с облупившимся, падающим на голову потолком, надтреснутыми чашками в горошек, текущим унитазом, жирными залапанными зеркалами, c матом соседей через тонкие картонные стены, облезлыe стены (и не видно рисунка за слоем грязи. И не видно солнца в окне за слоем пыли. И не увидеть уже солнца…). Рассыпался домик из обрывков бумаги и потрепанных затасканных карт. Потерял самое главное – фундамент – их любовь. А над всем этим застывшее на стене перевернутым распятием время. И нет покоя нигде в разрушенном доме. И это будет вечно…
…Боль. Ему осталась только боль, которая бывает сладкой, но все чаще злой. И дождь, не прекращающийся дождь за окном. И одиночество, без конца-края. Ночь за ночью, день за днем один, а время уходит в никуда. А часы стоят, часы молчат – они умерли. И как старая карга, тихонько и ехидно, смеется тишина над его беспомощностью. Вечер на двоих: жертва и ее неутомимый палач. И из камеры пыток нет выхода. Этот вечер будет длиться вечно!…
…Серая-серая пустыня. Не песок – пепел. Сожженных заживо надежд, мыслей и снов. Феникс сгорает в своем нерастраченном, ненужном – обреченном – огне. Сможет ли воскреснуть?…

Он смотрит на меня горящими глазами. Одна рука на руле, вторая осторожно скользит по щеке, перебирает золотящиеся локоны, замирает на плече, оставляя волны ласкового тепла плескаться во всем теле. Мурлыкнуть и потереться склоненной головой о его руку. Ну? Его быстрый взгляд – косой луч солнца, – робкая просящая улыбка в уголках глаз. Глаз цвета муската… таких теплых… таких нежных… таких… Я хочу, хочу это тепло! Мне так холодно! Согрей меня, Теплоносец! Я хочу… так хочу…
Мы обмениваемся жаркими взглядами. А что если?… А почему бы и нет?
Авто виляет на вираже – и он снова сосредотачивается на дороге. С улыбкой на лице. А я скидываю сандалии, бескомплексно устраиваюсь с ногами в уютном сидении, повернувшись к нему спиной, и кладу голову на высунутые в окно руки. Взгляд скользит по бескрайнему полю за гранью трассы, облитому пряным солнечным светом. Его рука лежит на моей спине, чуткие пальцы выписывают огненные колдовские узоры, и мои глаза наливаются пьяным мускатным золотом. Когда-то они были серыми… были… Были?…
………
Вечер. Разливает по миру акварельные краски. Кляксы синего, лилового, серого, кремового на голубом шелке. Небо… Красиво…
Сижу у костра в кольце его нежных рук, качаю пиалу в лодочке ладоней, наслаждаюсь чувством довольства и безопасности, теплом и лаской. Мир все больше полнится серыми красками, над головой уже сплетаются тени снов. Хорошо!
Я поворачиваюсь к своему спутнику, ласково касаюсь золотистой щеки рукой. Даже в своем прекрасном сонном настроении я не могу не понимать, что начатый в авто разговор не окончен. И не могу не замечать тоску, до поры до времени затаившуюся в уголках его глаз, в линии губ, в морщинке на лбу. На землю ложатся серые тени – и серая тень наползает на его лицо. Глаза в глаза. Что за тоска рвет тебе сердце? «Расскажи», – приглашают пальцы, путающиеся в его шелковых волосах.
И он рассказывает. О доме, к которому так стремится и который ждет его за одним из поворотов шоссе. Просторный замок. Среди холмов, где цветут черные розы. Огромный зал, где потолок теряется высоко во тьме. Множество комнат, завешенных серыми шторами и серыми чехлами. Бесконечные коридоры. Над этими стенами властвует сквозняк, тишина и серые тени. Лишь изредка привычный порядок нарушает звонкое эхо шагов одинокого хозяина. Нарушает ли? Неет, вплетается в единую картину звенящей пустоты. И необжитости. Мечется серая тень среди других теней – мечется хозяин раненым зверем (или он пленник этого Дома Тоски?). Мой одинокий спутник. Последний Теплоносец. С подрезанными крыльями. Среди сквозняков тает его тепло, среди густых теней невиден свет.
Только холод, тишина и темнота, только задавленный в глубине души вой. Тупая боль в висках. Тоска! Нет ему там покоя, нет мира в душе. Нет той, кому можно подарить свое тепло, той, которая сделает этот дом живым.
Он заглядывает в глубину моих зрачков, не отпускает.
И дом этот не отпускает его. Ибо это его дом. Его вотчина. Его королевство. Хотя он и считает себя паршивым королем. Ибо там летом расцветают черные розы. Ибо еще теплится огонек. И даже в этом доме еще остались живые углы. Его кабинет (по-настоящему его угол). И зал, в котором пылает огромный камин, окруженный мягкими креслами, в которых так приятно нежится с душистым кофе и сигарой, в особенности когда за окном метель. И его домашняя любимица, черная пантера, которая так любит ложится у ног и охранять покой его сиесты. И преданный дворецкий, который продолжает заботится о своем непутевом мальчике, несмотря на все передряги. А иногда в гости заскакивает его сестра, моя знакомая мне, Светлая Дахо…
Он улыбается, так тепло и беззащитно, вспоминая тех, к кому сейчас возвращается, кто не дают ему «положить пальцы на курок» и покончить со всем одной короткой вспышкой.
Тоска. Тоска ломает линию его тонких губ. Тоска заставляет бежать, куда глаза глядят, бросаться в забытье и – возвращаться назад. Тоска пожирает его на глазах. И хлещет кровь из незаживающей раны. И гаснет, гаснет не раздаренный огонь. И давят на голову стены холодного склепа. И это длится уже тысячу лет.
Если бы кто-то разделил его одиночество… Если бы кто-то принес дыхание жизни в умирающий дом… Если бы кто-то согласился греться в кольце его рук долгими, безумно долгими и темными, зимними ночами. Хранить очаг… Если бы…
Крик в глубине его зрачков… крик, рвущий душу и тело… неслышный крик… Смертельная тоска одиночества ненужности…
Ибо ты должен быть с кем-то. Для кого-то. Нести тепло. Нерастраченный голодный огонь пожирает тебя изнутри. В янтарных глазах пышет жаром лихорадка.
А мне холодно. Ничто не может вернуть мертвому телу живое тепло. А мне некуда идти. И некуда возвращаться. И меня не ждет очаг. Меня никто не ждет. Кроме Хель.
И я – жрица, которой некому служить. Которая не может пройти мимо твоего крика, мимо боли, выворачивающей душу.
И я не могу отказать себе в удовольствии воспользоваться твоим приглашением…
«Можно мне посмотреть твой дом? Можно мне погреться у камина? Можно мне вдохнуть аромат сигар и свежесваренного кофе? Можно погладить феникса в твоем кабинете? Можно держать твои руки в своих? Мне так холодно… Согрей меня… Пожалуйста…»
Ты прижимаешь меня к груди. Я слышу бешеный стук твоего сердца. И крик, наконец, вырывается из заточения.

Возьми мое сердце! Возьми мою душу!
Я так одинок в этот час, что хочу умереть.
Мне некуда деться. Свой мир я разрушил.
По мне плачет только свеча на холодной заре…

Крик бьется в моих висках. Стук крови в твоих (моих? наших???) жилах заполняет сознание. Песня-крик. Песня-вой. Тоска. И я жрица, я не могу отказать тебе. Ибо я не могу позволить погаснуть еще одной свече, упасть еще одной звезде. Ибо я нуждаюсь в твоем тепле. «Хочешь, я разделю твое одиночество? Хочешь, я буду рядом? Хочешь, я буду хранить очаг в твоем доме? Может, твой мир еще не поздно спасти…» Глаза в глаза. Твои – теплое живое дерево. Полированное, согретое ласковым прикосновением, звучащее тело гитары. Расплавленное золото в медовых сотах. Огонь, питающий все живое. Я не могу позволить ему погаснуть… Глаза в глаза. Губы к губам. «Я люблю тебя.» Пьянящий мускат течет по венам. Расцветают огненные цветы за моими веками. [Лайни. Огненные маки. Цветы влюбленных. Обрученных.]. Рвется тихий счастливый вскрик из-за полуоткрытых губ. И тоска отступает. [Надолго ли?!]
…Мы лежим под ночным небом, не размыкая тесного кольца наших рук. В жилах медленно течет огонь. И мускат. Мы лежим. И невыносимо оторваться друг от друга. Мы… Пьяные и счастливые… И тают в ночных тенях последние аккорды песни отчаяния. …Завтра мы вместе приедем в твой замок. Мы вместе… И у меня в ладони мерно бьется твое сердце, горит твое сердце, излучая тепло и свет. А ты спишь. С беззащитной детской улыбкой. Теперь ты спишь спокойно, Амаэль.

…Так что же мне не дает уснуть?! Что помешало мне взять сразу и твою душу? Что заставило просить отсрочку до приезда в замок? Почему песня еще дышит на дне сознания? Что она хочет мне рассказать?!…
Счастливая и пьяная, я отмахиваюсь от странных теней и погружаюсь в ласковое золотое море.
Только на дне моей пиалы, где в воде отражается высокое звездное небо, плавает странный образ. Там, как в зеркале, качается… призрак любви…Нет. Я не хочу портить сомнениями эту прекрасную ночь. Я закрываю глаза.

[…Мои шаги – лишь несколько нот в убаюкивающей мелодии ночной степи. Двое, сплетенные в болезненно тугие объятия, спят. Они не слышат меня. И не видят. И не увидели бы, даже если бы захотели. Я только тень. Я бесплотна. И я ничего не могу сделать с ними. Так что спите спокойно, влюбленные дети! Несчастные дети… Будь милостива к ним, непутевым щенкам своим, Великая Богиня.
Я вглядываюсь в чистые лица с печатью светлых снов, где дети летают выше облаков, смех превращается в бабочек, улыбки – в солнечные лучи. Тишь да гладь. Божья благодать! Но под тонкой пленкой этих снов скрывается что-то далеко не безобидное… Чего боится маленькая рыжая девочка, прячущая лицо в коленях, обхватившая себя слабыми руками, словно это ее последняя, единственная защита? От кого?
От «гляделок» меня отвлекает чаша, лежащая чуть в стороне. Звезды вверху, звезды внизу… В пиале отражается ночное небо. Но что нарушает его безоблачность? Какая тень трепещет в воде? Я поднимаю чашу. Я позволяю тени танцевать на моей ладони.
…Что же меня тревожит? Что мешает отдаться счастью? Может, ощущение, что мы совершаем непоправимую ошибку? Глупость? А как еще это назвать?!
Твое сердце в моих руках. Зачем? Возьми мое сердце, печень и прочие органы! А ты? Не окочуришься без них, жизненно важных? Или ты отдал мне их на временное хранение? А не боишься, что они у меня приживутся или я просто не захочу отдавать назад, из вредности? Или ты свято веришь в мою порядочность и силу бога Хэппи-энда?
…Отдам жизнь в хорошие руки! Вручу себя тебе, как яйко Фаберже, и носись со мной, красавица, пока ноги не отвалятся! Это тень инфантилизма, или как? Переложить ответственность за свою жизнь на первую пробегавшую мимо барышню. А как же взрослость, самостоятельность и самодостаточность? А чувство самосохранения, в конце концов?
Порой возникает искушение преподнести свое сердце любимой на блюдечке с голубой каемочкой. Но что она будет с ним делать? А что ты будешь делать, если любовь-морковь пройдет? Бежать за бывшей любовью, как привязанный? Собачка на поводке, воздушный шарик на ниточке в руках ребенка. «– Дорогая! –кричишь ты, свесив набок язык. –Отдай мне мое сердце! Не томи! – Дорогой! Какое сердце?! Я его уже перепродала (переподарила, в ломбарде заложила, на свалку выкинула и т.д.). Ищи-свищи!» «Дорогая! Отдай мне мою душу! – Нет, дорогой. Она так хорошо вписывается в интерьер моей гостиной: оленьи рога, кабанья морда, твоя душка, медвежья тушка… Просто прелесть!»
Ну и кому это надо?! Рыдания, депрессии, попытки суицида, колючка …
Вообще, что за идиотская потребность всучить себя кому-то, как дешевый китайский коврик?! Одеть ошейник и торжественно вручить возлюбленной поводок. У тебя психология раба или домашнего любимца, слабой бессловесной животины?! Учти, комплекса госпожи у меня нет, как и зоофилии.
Но все мои гневные вопли затихают, так и не достигнув твоих ушей. Неужели ты не видишь иного выхода из Дома Тоски?! Неужели, для того чтобы помочь тебе, я должна принять это сердце, этот воздушный шарик, и трястись, чтобы, “да уберегут грешные магистры” , не лопнул?
А ведь я и отказать-то не могу, глядя, как тоска наполняет твои янтарные глаза. Ведь возьму же... Хотя иногда ноша будет непосильной... Ладно, приспособлю вместо светильника, или обогревателя...
А ведь должна буду нести ответственность за того, кого приручила... Ладно...
Твои янтарные глаза, счастливые и пьяные... Чего же еще они хотят от меня? Сделать обмен равноценным? Взять взамен мою душу?! Я твоя спутница, я могу дать тебе руку, помощь, кров, кусок хлеба, последнюю рубаху, но душа... душа не продается, и не дарится, и не завещается.
Короткая вспышка. Гаснет так же быстро, как и загорается. Таким надежным кажется кольцо твоих рук, такими нежными – губы, такой непоколебимой –любовь. Глаза в глаза. И ты торжественно объявляешь себя моим долгожданным Хранящим.
Но почему я не могу поверить тебе? Почему твои слова кажутся мне легомысленными? Неужели ты готов сказать все, что угодно, не раздумывая, лишь бы я успокоилась? Неужели это всего лишь очередная уловка, как и слова “Я люблю тебя”, лишь бы девушка сдалась на твою милость, как крепость, преданная защитниками за почести, им обещанные? Неужели ты не понимаешь, какую ответственность на себя берешь? И какую возлагаешь на меня? Ведь теперь я – твоя Хранящая. Не борсай слов на ветер – не воротишь!
На губах горит печать нашего договора. И я уже не могу его нарушить. Но что будет, если однажды ты решишь уйти?
Но и этот крик тает в моем мозгу, прежде чем успевает сорваться с губ. Я пьяна и счастлива. Меня качают теплые руки, ласковые волны любви. И я не утону! Нет! Ведь у меня есть риани ! Я хочу верить, что у меня есть риани...
Я смотрю на рваные тени в чаше. Девочка, почему ты промолчала?! Тогда еще можно было что-то изменить!
Потому что «Так просто. Закрыть глаза – и поверить этим рукам, этому голосу. Только не думать, что будет дальше. Что будет, если это – ошибка»? Как же сильно тебе хотелось верить, что этот красивый мальчик действительно может тебя согреть и удержать на краю бездны! Сколько еще криков ты готова в себе задушить, чтобы быть с ним? Сколь многое изменить, чтобы он продолжал смотреть на тебя влюбленными глазами?! Маленькая дурочка!!! Ты согласна изнасиловать свою душу, чтобы спасти его от тоски? И ты действительно думаешь, что он оценит твои жертвы? Что они ему нужны?! И как долго ты продержишься в изменении, прежде чем потеряешь себя окончательно или умрешь, чтобы спасти хотя бы ошметки своей души? Да проснись же ты, Рин! Не надоело еще убивать свою душу по кусочкам?!
Я бессильно закрываю глаза. Я не могу повлиять на эти события. Только уповать на лучшее… Вода в чаше идет рябью. Затихают обрывки крика – и теперь я слышу музыку. Песню, с которой так неосмотрительно станцевала малышка Рин, которая бьется в венах ее несчастного Амаэля. Песню-реквием… Рин, какого гхыраааа ?!!!!!!!
Песня растекается вокруг тенями, сладко и болезненно щекочет мозг, ложится на грудь – «Возьми мое сердце! Не отвергай меня! Не уходи! Будь моей!!», – клыками впивается в сердце твое. «Теперь ты никогда никуда не уйдешь! Ты навсегда со мной!»
…Я в твоей власти... Как больно! Как пусто! Чем залатать смогу прореху в груди? Больно!!! Я хожу по дому Тоски, как во сне, натыкаясь на завешенные черным зеркала. Я хочу умереть, чтобы больше не слышать этот вой, разрывающий душу. Я хочу умереть, чтобы не чувствовать больше этой боли. Как болит в груди! Как нестерпимо болит вырванное сердце! Я хочу умереть и обрести наконец покой!!! И не слышать больше колокол, звенящий в моей голове! По ком плачет колокол?! Я больше не могу! Я падаю в беспросветную черноту. Я хочу удержаться. Я цепляюсь за зеркало, но пальцы вхолостую скользят по тяжелой ткани. И ткань медленно падает к моим ногам… А там, в зеркале… призрак любви… Там, в зеркале, смерть… Я падаю…
Почему ты не сказал мне, Амаэль? По ком вечно звонит колокол в твоем замке? По ком ты вечно скорбишь? Как звали ее, ту, что умерла в дождливый день? Ту, что теперь в царстве вечного сна? «На земле я люблю лишь тебя!» Так зачем же ты клянешься в любви мне? Мне?! Ты хочешь, чтобы я…?!
В зеркалах качается призрак любви…! В зеркалах – смерть. Я тоже должна буду умереть в дождливый день?! Кому ты приносишь в жертву вырванные сердца, Амаэль?! Зачем?! Зачем звенит колокол в моей голове? Зачем пылает твое сердце в моих ладонях? Что мне теперь делать с этой болью и этой любовью?
Как больно! Как больно смотреть в расколотое адским звоном небо! Как больно умирать!
Ты живешь в Аду! И теперь этот Ад в моей голове. Колокол дразнит бесов. Колокол сводит с ума. По ком плачет колокол?! По мне?!
Скольких уже оплакал колокол? Скольким ты уже клялся в вечной любви? В скольких лицах ты искал ее лицо? Что с ними стало?
Больно! Как больно! Жарко! Как жарко! Адское пламя течет в моих венах… Твои печальные глаза, Амаэль. Твои нежные руки. Твоя голодная тоска… Рубикон перейден. Нет дороги назад… Я люблю тебя, Амаэль… А кого любишь ты?……
Влага на моих ладонях. Кровь. Влага на моих щеках. Слезы. Маленькая Рин, сколько раз ты готова умереть? Маленькая Рин, как сильно ты готова любить? Маленькая Рин, да будет Богиня милостива к тебе, неразумной…
Мои влажные пальцы скользят по золотистой щеке мальчишки. Красив. Жаль, что я не могу убить тебя, Амаэль. А может оно и к лучшему? Спите, дети! Как хорошо летать в мире снов и не знать, что ждет тебя завтра!
…Танцующий образ каплей падает с моих пальцев на белый лоб Рин. Эта песня продолжает жить в ней, биться в ее пульсе. Звенит колокол в ее голове. Однажды она не сможет от него отмахнуться. Однажды она услышит этот пронзительный звон. И проснется. Я надеюсь. Но ничего уже нельзя изменить. Ибо все это уже было…]

А вот тут звучит затяжной проигрыш. Пока голова, лидер, решает, что же исполнять дальше, гитарист с этакой ленцой баяет проигрыш. Не новую песню, то бишь главу. Но и не старую. Скорее, вариацию, приглючившуюся ему в процессе. Так бы и остаться ей глюком, сном, и сгинуть, когда он оклемается. Но… Такая возможность! Надо сбацать – а мелодия так и просится в пальцы «Выбери меня!». Итак…

ВАРИАЦИЯ. На ту же тему. Ясень пень, О ГЛАВНОМ.
Закат. Он. Она. Машина. Стремительно несется по серпантину горной дороги. И золото солнца. И далекое сине-синее небо. И молчание. Нарушено.
– Знаешь… – он осторожно подбирает слова, как будто собирает сложную конструкцию. Сложную и очень опасную. Одно неосторожное движение – взрыв. Бомба. – Вчера я проснулся среди ночи. От боли. Было так пусто и холодно. Так темно. Звезды на небе так далеки. Люди на земле еще дальше… И никому нет дела… Я не справлюсь с управлением… Меня не станет… И никто не заметит…
«И мир не заметит потери…» – вспомнилось ей. Она молчала, затаившись в ожидании… неизбежного взрыва. О, она прекрасно знала, о чем он говорит. Она тысячу раз говорила то же самое.
– …Я так устал. Искать. Бороться. Доказывать, что я что-то значу, что моя жизнь имеет смысл… А на самом деле никто не заметит… – он замолкает, вцепившись в ее бледное лицо ищущими глазами.
Откликаясь на взгляд, она наклоняется к нему и кладет руку на плечо. «Шшш… Я здесь. Я замечу… Шшш…»
– Хотелось умереть. Раз уж ни моя жизнь, ни моя смерть не имеют значения. И никто не будет плакать… Я никому не нужен… Не справился с управлением – и все. Конец. Покой. Так ведь действительно будет спокойнее…
Она сжала его плечо. «…А может быть наоборот: и болью/ Ты переполнен? И тоскою черной?/ И ты уже почти не помнишь Бога./ И ты уже почти не веришь в черта./ И думаешь: вскрыть вены или – проще– / С двенадцатого – вниз…» Она знала. Его слова ударом кнута по тоненькой пленочке новой кожи… Отзвуком знакомой боли. «Шшш… Не надо.» «Я так одинок в этот час, что хочу умереть…/ По мне плачет только свеча на холодной заре…» «И я.»
– …Умереть. Так просто. Пусто и холодно… А потом я ощутил тепло – ты лежала рядом со мной. Ты – рядом… Я понял, что спокойнее не будет. Я вспомнил, что у меня есть ты. Ты – у меня…
«…Так что же держит? То ли память, то ли/ Надежда на пришествие рассвета… Все притворяешься, что живешь…/ Кому-то нужно твое притворство.» Голос был сиплый. От боли. И усилия, которое требовалось, чтобы вытолкнуть непослушные слова изо рта.
– Мы все. Так. Думаем. Иногда. Часто. Я тоже… Не смей! – она наконец срывается на крик, Голос взмывает вверх… и подбитой птицей падает вниз. В испуганный задушенный шепот. – Не. Смей… Слышишь? А то пойду за тобой. Слышишь? И верну. Даже если придется тащить тебя волоком… Только попробуй. Только попробуй уйти…
Он улыбается и целует ее напряженные пальцы.
– Я же сказал: у меня есть ты…
Она медленно кивает. Воспоминание требовательно стучится в мозг. Она нервно облизывает губы. Пальцы чуть дрожат.
– Знаешь… А ведь пойду. Не могу не пойти, если… Так уже было… Я написала… Я была спутницей… Мне пришлось пойти. Даже туда.
Она закрывает глаза. Она вспоминает. Тонет. Так уже было…
…Его звали Тай. И она тоже была его спутницей. Так получилось. Почти в шутку. Ему было одиноко. Ей тоже. И они решили, почему бы и нет… «Миледи, не соблаговолите ли Вы стать моей спутницей?» «О да, милорд. Это честь для меня.» Как они хохотали, после того как он церемонно поцеловал ей руку, а она попыталась изобразить гибрид реверанса с расшаркиванием! Шутка… С того дня они были рядом. Не вместе, а именно рядом. Каждый варился в своем соку. И порой приглашал соседа отведать это изысканное блюдо и поговорить о погоде… Просто однажды все закончилось: мясо сварилось, из лимона выдавили последние капли сока, приготовленное блюдо съели и вылизали тарелки. Ничего не осталось.
Его звали Тай. Он был слаб здоровьем. И главной его слабостью был сплин. И усталость. Однажды усталость перевесила все. И он ушел. И мир не заметил потери. Только… Она осталась. Его Спутница… Слова, сказанные в шутку, тоже были старательно вписаны в Книгу Судеб… И она отправилась за ним.
Нагнать своего спутника. Снова взять его за руку. Иначе она не могла…
Летний рассвет. Свежий ветер. Сочная зеленая трава. Пробуждающиеся ото сна цветы. Высокое небо. Это умытое детское личико.
– Эй! – выдохнула она, хватая его за рукав туники. Он обернулся. – Ну и куда же ты собрался без меня? Горе ты мое луковое!
Она смотрела на него и улыбалась. Только теперь навязчивая боль в груди отпустила. Он тоже улыбнулся ей. Немного рассеянно. Глаза, смотревшие в небо, неохотно возвращались на землю. Она протянула ему руку. Он вложил в нее свою. И невыносимое жжение в ладони прекратилось.
– Кто ж о тебе позаботится? Пропадешь ведь, что лопух при дороге!
– Теперь уже нет! Под твоим бдительным надзором начну цвести розами. Или лучше хризантемами?
– Кактусами!
Держась за руки и хохоча, в лучших традициях, они отправились по дороге. Навстречу новому солнцу…
Она была его спутницей. Она взяла его руку. Она не могла поступить иначе.
– …Я не могла поступить иначе.
Он смотрел вперед. На дорогу. И больше не улыбался.
– Будь осторожней со словами, Ри. Они имеют наглость сбываться. Особенно, написанные истории.
Он не смотрел на нее. И не видел ее ломанной улыбки. «Эк мы всполошились, дорогой! А? Сказанное действительно имеет наглость сбываться. Рано или поздно. Так или иначе…»
Она лежала на заднем сидении, меланхолично посасывая какой-то стебелек и высунув голые ноги в окно. Ветер приятно холодил пятки… Он. Она. Дорога. Машина. Молчание.
«Возьми мое сердце. Возьми мою душу. Возьми меня за руку… Не велика разница, милый. Однажды, рано или поздно, ты уйдешь, и мне придется пойти за тобой. Иначе боль в груди меня доконает… Мне придется ходить за тобой всюду. Всегда. Пока ты не придешь куда-нибудь – и я не буду свободна от Слова… Если я не умру раньше… Нить, связавшая нас, тонка и невидима. Но она прочнее цепи… Я твоя спутница. Я не могу иначе».
Она закрыла глаза. Аккорды падали на веки каплями дождя. Доступные только для ее уха. Выловленные, как серебристые рыбешки, из глубоких вод ее памяти… Интересно, истории сбываются полностью?
…Она и Тай. Стояли на вершине холма и смотрели на город внизу, окольцованный толстой каменной стеной. На красные черепичные крыши, на острый шпиль ратуши, с нанизанными на него облаками, на купола собора, сиявшие, как много маленьких солнц… Тай весь напрягся. Его глаза неотрывно смотрели вперед, на город. И тут он сорвался с места, вниз – стрела, стремящаяся к цели… Она катилась за ним по склону, как прицеп за машиной. Кажется, он даже не замечал, что все еще держит ее за руку… Они остановились перед самими воротами. Несколько стражников проверяли толпу людей, желавших попасть в город. Румяный, с сияющими глазами, Тай устремился в самую гущу, к входу… Ей показалось, что он обернулся. На прощанье. Ей только показалось. Посреди толпы, перед дверями в другую жизнь, она стояла одна. И тихонько отошла в сторону, чтобы не мешать тем, кого ждал город. Она знала его. Знала причудливые вывески лавок, сияющие латы стражи, фрески собора, неспешный говор местных жителей, их простую практичную мудрость и их улыбки, нагретые солнцем камни Площади теплого персикового оттенка, фонтан в ее сердце с искусно вырезанными каменными кувшинками, брызги хрустальной воды на лице той, что сидит на бортике и поднимется навстречу Таю (как же долго она ждала!)... Она знала этот город, она слышала его шепот в своих волосах, она ощущала шероховатую поверхность старых стен. Она держала его на ладони… знала его, как себя. И все же он не был – ЕЕ. Ворота были радушно распахнуты настежь. И все же ей казалось, что тяжелые створки плотно сомкнуты.
Она отвернулась. Ощущала себя хрустальной пустотой графина, на гранях которого пляшут солнечные зайчики. Вино выпито. Вкус тает на губах… Она была одна. Свободна. Вольна пойти… Куда? «Давненько я не была на море! Только… А где здесь аэропорт?!» Аэропорт, где можно купить билет в Калифорнию…
Рука Тая выскальзывает из ее руки. «Отпусти меня. Разожми ладонь.»
– …Марина!
Реальность грубо рвется, как застиранная простыня. Тяжесть тела. Чьи-то обеспокоенные глаза, тормошащие руки. И холод.
– Вуух! Она очнулась! Мэй! – кто-то прижимает ее к груди.
Холодная рука Тая выскальзывает из ладони. Холодная.
Внутри пусто. В сосуде с прозрачными стеклянными стенками нет ни слез, ни боли. Холодная рука Тая больше не принадлежит ей. Он теперь дома. Она свободна.
Ноги подкашиваются. Кто-то подхватывает ее тело.
– Мариночка! Как ты? Ты можешь идти? Давай я тебя понесу…
Кто-то берет ее на руки. Она должна была сказать: «Нет. Я сама». Она всегда сама несла свои пожитки и свое тело. Всегда. Но сейчас в ней не осталось слов. Ничего не осталось. Ей было все равно. За тонким стеклом глаз закрывались тяжелые створки ворот за спиной Тая…
Она лежала в машине и молчала. Филу не обязательно знать эту историю. Сбудется она или нет. В конце концов, если уж она имела глупость принять его сердце, то придется нести его в ладони со всей возможной бережностью, пока… Пока.
Поживем – увидим. Ведь в конце истории она написала: «Я верю в силу бога Хеппи-енда. Ведь без него совсем нет перспектив.»

@музыка: Ария, Возьми мое сердце, Пытка тишиной, Закат

@темы: Із зошита, що потрапив у зливу, Сюита