Ханс Риндисбахер, "ВООБРАЖАЕМЫЕ И РЕАЛЬНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ ВЛАДИМИРА КАМИНЕРА"

[Llynn]

Лестница, однако, оказалась лишь первой в постоянно увеличивавшемся списке предметов, необходимых для реализации плана поездки, — так и парадигма, которая как раз должна сделать возможным синтагматическое движение поездки, в своем разрастании погребает это движение под собой. Герой истории в своем стремлении предусмотреть каждый предмет снаряжения и каждое транспортное средство, нужные для преодоления ожидаемых преград, заносит в список все больше и больше вещей, так что задуманное предприятие угрожает потерпеть неудачу уже на этапе подготовки. В конце концов, когда герой теоретически уже почти лишил себя возможности двигаться, он все-таки решается на практическое действие, в котором самым важным является первый шаг, а не предусмотрение всего, что может случиться. И вот однажды рассказчик видит старика, который в конце концов не приобрел из списка вещей, необходимых для поездки, ничего, кроме высокой лестницы. Старик прислонил эту лестницу к дому напротив. «И тогда я в первый раз понял, что он серьезно собрался в путь. И я закричал ему вслед: “Подождите! Вернитесь! Это бессмысленно!”» — но он исчез, скрылся за фронтоном дома

@темы: комірчина, цитатник, библиотека

Comments

[Llynn]

"Каминер использует нетвердое знание и для того, чтобы посредством стереотипов, обманчивой основы якобы уверенного знания, включать в текст всяческую новую информацию — но также и дезинформацию, — в которой только немногие читатели способны отделить зерна от плевел. Даже если Труляля нет, то ведь Ставрополь все же существует (с. 22) — а тогда почему бы не существовать вблизи этого города советскому «Парижу»? Ведь сам Андропов (с. 28) — а уж он-то точно был — имел, по утверждению автора, отношение к нему."

[Llynn]

"Примешивая к этим твердым стереотипам более «эзотерическое» знание, преувеличения и русскую «мюнхгаузенщину» (например, рассказывая о перипетиях армейской жизни, Каминер сообщает о мнимом участии рассказчика в реальном инциденте — посадке Матиаса Руста в Москве в 1987 году), автор вызывает в читателе неуверенность и вместе с тем, в удачном случае, критическое отношение к расхожим стереотипам. Разумеется, возможно и противоположное: читатель придерживается стереотипов, которые воспринимает как подлинную или, по меньшей мере, эвристически полезную информацию, и поэтому отбрасывает новые, сомнительные сведения или использует их как подтверждение своего фрагментарного представления о России. Использование этой двойственности характерно для письма Каминера. Именно двойственность, балансирование на грани «россказни/опровержение стереотипов» создает основу удовольствия читателя — так же, как и скрытой неуверенности в отношении сказанного"

[Llynn]

"Каминер тоже, правда, обладает этой энергией и любовью к сочинению небылиц, но действие его рассказов от первого лица происходит не в историческом пространстве, а всегда в современном и автобиографическом, не в области специального знания, а в области общепринятых клише, этнических стереотипов, «фактообразностей» обыденного знания, а также — и этим объясняется центральная роль фигуры рассказчика — в сфере якобы подлинного личного жизненного опыта. Единственный гарант правды в рассказах Каминера — фигура самого рассказчика, который должен подводить читателя к столь необходимому для художественной литературы принятию иллюзии («приостановке недоверия»), пусть даже он постоянно соединяет вероятное и возможное со скорее невероятным. Его интертекстуальность состоит не в аллюзиях, а почти исключительно в трудноопределимой игре со стереотипами, в их остроумном применении, в аранжировке и в испытании их соответствия истине. Вследствие этого читатель хотя и чувствует неуверенность, но вместе с тем это принципиально неопределимое соотношение «правды» и «стереотипа» — которые в инерпретации Каминера не предстают как противоположности, а беспрестанно перетекают друг в друга — смешит и побуждает к мысли".

[Llynn]

"Они вступают в брак, и для того, чтобы их счастье было более верным, Алексей предлагает переселиться в Париж, поскольку, по словам рассказчика, «ничто не объединяет людей сильнее, чем жизнь в чужом мире» "

[Llynn]

"Парадигматическое разнообразие существует также применительно к концепту «поездки», так как он охватывает — наряду с передвижением — и связанное с ним переживание и таким образом создает бесконечные вариации. И даже место назначения — «Париж», — которое, собственно говоря, не должно было бы допускать никаких парадигматических вариаций, здесь их обнаруживает: есть настоящий Париж, и есть «потeмкинский», под Ставрополем. Рассказчик и «настоящие» путешественники остаются в течение всего времени в Берлине. Это касается всех историй в «Путешествии в Труляля», кроме «Заблудившегося в Дании», причем поездку в Данию рассказчик помнит столь нечетко, что ее и поездкой-то считать нельзя: «Три недели прошли, как во сне. Вскоре я и сам сомневался, были ли мы в самом деле в Дании» (с. 167). Как и у Бикселя, из потенциала поездки произрастет не поездка, а рассказ о ней."

[Llynn]

Не он объезжает мир, а мир приезжает к нему — вот базисная конфигурация каминеровского «путешествия». Его копенгагенский опыт и две недели в свободном городе Христиании являют экспериментальное подтверждение его прежнего оседлого поведения — он говорит, что «в Христиании можно узнать больше о жизни самых разных народов за один день, чем если бы ты путешествовал по всему земному шару» («Путешествие в Труляля», с. 161).

[Llynn]

"Истории Бикселя характеризуются следующим: серьезностью и реалистическими элементами часто вымощена дорога к абсурдным и невозможным целям, которые главный персонаж ставит себе из-за того, что буквально воспринимает идею или выражение, являющееся лишь фигурой речи, или пытается заменить существующие и вполне разумно функционирующие общественные нормы и системы собственными"

[Llynn]

"Как Биксель, так и Каминер хитро играют с мнимой надежностью нашего знания и наших суждений, являющихся, возможно, лишь предубеждениями. Биксель конструирует что-то вроде теории заговора, который должен подтверждать подлинность однажды произведенной на свет истории и поддерживать ее — вопреки ее ложности. Он использует для этого неизбежные картины «Америки», которые в самом деле всегда предшествуют реальному опыту каждого, кто посещает США. Каминер, напротив, играет с существующим знанием, которое он хладнокровно дополняет новыми «фактами». C этой целью он реконструирует связь между реальностью и вымыслом, отводя себе как рассказчику в своих историях одну из главных ролей и используя читательское доверие к «автобиографии», чтобы защититься от риска смутить читателя. С типичным для него искусством Каминер смешивает реальное с нереальным и лукаво предлагает отличить одно от другого.
Биксель и Каминер сходны в том, что используют биографии реальных людей как основу для аллюзий и игры: у Бикселя это «подлинная» история Колумба, у Каминера — биография Эдуарда Лимонова. Рассказ от имени Лимонова — единственное место в повествовании, где Каминер выстраивает столь сложную систему интертекстуальных связей. Как правило, для отсылки к стереотипам он довольствуется использованием названия населенного пункта, имени или намеком на общеизвестные сведения".

[Llynn]

Текстовые аспекты, а не связь с действительностью являются для Каминера первостепенными

[Llynn]

"В то время как разветвленная система взаимосвязей, повторений, вариаций, намеков на уже произнесенное, самоцитат, перекрестных ссылок и дальнейших разработок темы уплотняется, чувство осведомленности об авторе и его мире у читателей усиливается. Таким образом, Каминер в своем «вымысле» все чаще должен будет обращаться за «кредитом» к собственной нынешней жизни и переживаниям. Рано или поздно эти изменения должны найти отображение в его текстах, прежде всего в произведениях «по поводу», если он хочет избежать опасности, которую некоторые из его читателей и критиков уже предполагают: стать более чем предсказуемым."